После того как Соркро оставила их одних, девушки сразу же бросились друг другу в объятия, как будто расстались на годы, а не на пару дней. Они неуклюже, торопливо занялись любовью, словно делали все в первый раз, словно недавние бурные события лишили их отношения былой нежности и изящества. Однако чуть позже Китайра призналась:
– Я уже подумала, что тебя больше нет. Я почувствовала это всем моим существом, как только ты покинула «Англаф». Мне казалось, будто с тобой случилось что-то ужасное, непоправимое. Словно огромная рана разверзлась в моем сердце.
Нежное дыхание подруги ласкало волосы и обнаженную кожу Гэлис.
– Та ночь, проведенная в открытом море, была самой кошмарной в моей жизни. Я оставалась на главной палубе, глядя на острова, надеясь разглядеть тебя в кромешной тьме, желая всей душой услышать твой голос. Но вокруг было лишь неприветливое, неспокойное море…
Китайра крепче обняла Гэлис, еще ближе привлекая к себе. Ее возлюбленная ответила поцелуем. Грамматист прижала ладонь к ее губам, не давая говорить, и продолжила:
– Когда же я наконец увидела тебя на городской площади, мне показалось, будто лишь ты одна осталась в живых во всем городе. И я была так рада снова оказаться рядом с тобой… Я радовалась, что все остальные погибли ради того, чтобы ты осталась живой. – По щекам Китайры потекли слезы. – Неужели я была не права? Неужели так нельзя думать?..
Гэлис отняла руки подруги и принялась целовать ее глаза, мокрые от слез щеки, губы… Они снова занялись любовью, на этот раз медленно и нежно, наслаждаясь ласковым прикосновением теплого летнего воздуха, который, как казалось, продлевал очарование этих счастливых мгновений на целую вечность.
Затем их одолел сон, и Гэлис снилось, что она будет до скончания веков оставаться в объятиях любимой.
– Что ты пишешь? – спросила она.
Китайра обернулась и слегка нахмурилась. Однако недовольное выражение лица мгновенно исчезло, когда она посмотрела в глаза Гэлис.
– Ты проснулась, – улыбнулась она.
– Я никогда еще в жизни так не радовалась пробуждению.
– У меня было такое же чувство, – рассмеялась Китайра. – Когда я проснулась, то почувствовала запах теплого утра за окном, ощутила, как под лучами солнца пробуждается природа. И еще я кое-что поняла.
Гэлис не удержалась от улыбки и спросила:
– Что же ты поняла?
– Кое-что о Сефиде. Я поняла, как нужно изучать его свойства, как им пользоваться, как его смогут вызвать даже те, кому неведомы слова заклинаний.
Улыбка медленно сползла с лица Гэлис.
– А… это доброе дело?
То самое непонятное чувство, заставившее ее только что проснуться, теперь ощущалось стратегом почти физически.
– Если подобное поможет разрушить монополию Кевлеренов, то разве может оно быть недобрым делом? – немного неуверенно ответила вопросом на вопрос Китайра.
Гэлис не нашлась, что сказать в ответ.
– Это связано с тем способом, которому обучают грамматистов. С его помощью можно было приблизиться к Сефиду, как к чему-то сакральному, причем только приблизиться, не более. Но ведь для нас, Гэлис, это единственная священная вещь во всем мире. Для тебя, меня, наших друзей и даже наших врагов. Я поняла это, когда проснулась сегодня утром. Для нас в жизни нет ничего более ценного, и мы должны изучать особенности Сефида так, как мы изучаем медицину, военное искусство или инженерное дело.
– Ты хочешь, чтобы Сефид стал разновидностью науки?
Китайра отрицательно покачала головой.
– Я хочу, чтобы он превратился в отдельную науку.
И снова Гэлис не сразу нашлась, что сказать в ответ подруге. Слова Китайры почему-то пугали ее, как будто пробудив некий первобытный страх.
Грамматист заметила ее нерешительность.
– В чем дело?
Стратег попыталась подобрать слова, способные выразить ее чувства, однако ей помешал неожиданный стук в дверь.
Она подхватила с постели покрывало и закуталась в него. Китайра приблизилась к двери и открыла ее.
В коридоре стоял солдат, который произнес:
– Его высочество желает, чтобы стратег Валера прибыла к нему в удобное для нее время.
– Где же стратег Валера может встретиться с его величеством? – поинтересовалась Китайра.
