Потом она улыбнулась.
– Ах, какой он большой, я и не думала… – Изящный жест довершил фразу.
Дункан улыбнулся ей в ответ и предложил руку.
– Матушка ждет вас в гостиной.
В гостиной леди Гермиона ждала их в обществе по крайней мере половины гостей, которых она созвала, чтобы отпраздновать Иванов день.
– Я так рада, что вы смогли к нам приехать, – поведала леди Гермиона Эдмонтонам. И любезно улыбнулась Клариссе. – После всего, что мне наговорил Стратайр, мне положительно не терпелось познакомиться с вами. Надеюсь, вы хорошо проведете здесь время. Вечером накануне Иванова дня у нас будет бал – в наших краях это самый главный праздник.
Дункан слушал болтовню матери, радуясь, что она воздержалась от описаний подробностей праздника. Танцы вокруг праздничного костра – традиционное занятие всей молодежи, а если – когда костер погаснет – кое-кто улизнет в тень, ну что же… такова жизнь. В августе и сентябре можно ждать большого количества неожиданных свадеб – и опять-таки такова жизнь. Жизнь в Шотландском нагорье – стремительная, смелая, простая.
Середина лета – время, когда свадьбы устраивают по самым естественным причинам.
Но его свадьба будет устраиваться совсем не так; а то, что сейчас середина лета, так это простое совпадение.
Мать представила Эдмонтонов родственникам и друзьям дома. Дункан слушал вполуха, пока дело не дошло до Роуз. Внезапно сосредоточившись, он увидел, что Роуз уверенно и спокойно улыбается Клариссе.
– Вот нежданное удовольствие, мисс Эдмонтон. – Отпустив пальцы Клариссы, Роуз улыбнулась еще шире. – Хотя, наверное, я могу называть вас Клариссой, а вы меня – Роуз, потому что мы здесь, судя по всему, единственные незамужние леди.
Она подняла взор на Дункана; только он заметил в ее глазах насмешливый блеск. Оторвав взгляд от Роуз, Дункан обвел глазами комнату и услышал, как стоявшая рядом с ним Кларисса ответила:
– Я очень рада познакомиться с вами, мисс… то есть Роуз.
Просто удивительно, подумал Дункан, как это его мать, которая во всем так хорошо разбирается, не подумала пригласить никого из более молодых родственников, чтобы те служили прикрытием для него и Клариссы. Дункан опустил глаза – и весьма вовремя, потому что увидел, что Кларисса мило улыбается Роуз.
– Я думаю, вы хорошо знаете этот дом, и хочу обратиться к вам за помощью. Проводите меня, если можно.
Роуз улыбнулась:
– Право….
– Кларисса, – вмешался было в разговор Дункан.
– Роуз!
Этот возглас заставил всех обернуться. Подошел стройный джентльмен лет примерно тридцати. Он был одет со спокойной элегантностью, волнистые каштановые волосы, мягкий женственный рот и беззаботное лицо создавали вполне приятное впечатление.
Роуз переадресовала свою улыбку этому джентльмену.
– Джереми. – Она позволила ему взять себя за руку. – Разрешите представить вас Стратайру. – Она встретилась глазами с Дунканом. – Мистер Джереми Пинквик.
Будучи обязанным вежливо кивнуть и пожать руку Джереми Пинквику, Дункан подавил внезапное желание отмахнуться от него. У него уже было достаточно источников раздражения, а тут еще пришлось смотреть, как Джереми Пинквик привлек Роуз к себе, словно уже обладал признанными правами на нее.
Понимая, что в этом обществе нельзя злиться ни на Роуз, ни на Пинквика, Дункан был вынужден молчать, пока Кларисса болтала с Роуз. Пинквик вставил в разговор несколько замечаний; Дункан вообще ничего не сказал. Одна часть его «я» страшно хотела быть ведущей в этом разговоре, чтобы отвлечь Клариссу от влияния Роуз, а другая часть – главенствующая – была поглощена совсем другим открытием.
Оказалось немыслимым дать оценку Клариссе, когда рядом с ней находится Роуз, потому что, если Роуз находится хотя бы в мало-мальской близости от него, она поглощает все его внимание.
Девятнадцатилетняя Кларисса, настоящая принцесса, ничего не могла противопоставить притяжению, исходящему от Роуз, притяжению земной чувственности зрелой женщины, усугубляемой – как было в его случае – общим детством, множеством воспоминаний, главным из которых было берущее за душу воспоминание о тембре ее голоса.
Голос этот всегда был хрипловатым, мягким и глубоким, как любовная ласка. С годами голос сирены приобрел совершенство.
