Слава Те, господи. Услышал наши молитвы.
На Аргуни продолжали колоть рыбу. Уже и Федька и Северька успели отстоять свою очередь с острогами не по одному разу, а рыба все шла. На торосистый лед острогами выбрасывали сытых тайменей, крупночешуйчатых, широких, как лопаты, сазанов. Уже выросла немалая гора мороженой рыбы.
Вторые сутки Илья Каверзин не уходил от реки. Думал: «Как там Марина?» А сходить домой – времени не было. Еще издали увидел, что кто-то скачет сюда, к реке, на его Рыжке.
Финка круто осадила коня.
– С внуком тебя, дядя Илья.
Илья победно оглянулся вокруг. Потом словно спохватился, повернулся лицом к желтому пятну солнца, проступившему сквозь туман, снял шапку, трижды перекрестился.
– Слава богу. Продолжен род Каверзиных, – и крикнул: – Сергей Георгиевич, дома мне надо быть. Смотри тут один!
– Что у тебя случилось? – подошел в обледенелом полушубке Проня Мурашев.
– Счастье у меня, Проня. Внук родился. Я поеду, а ты мой пай привезешь.
Илья бросил солидного таймешка в кошевку и упал рядом с Финкой.
Назавтра у Каверзиных гуляли. Гости пришли солидные: Проня с женой, Сила Данилыч. Из Караульного прискакал Андрей, привез есаула Букина, обрадовав отца. Ко времени подоспел и поп, сиречь отец Михаил, завернувший на Шанежную крестить ребятишек, народившихся за осень и зиму.
Илья вина не пожалел. С рождением внука отмякло сердце старика. Гости тоже – не заставляли себя принуждать. Пили за здоровье внука, пили за деда, за отца, за Марину. Через час говорить уже хотелось всем.
– Жизнь идет, – философствовал Проня. – Одних убивают, другие умирают, третьи нарождаются.
– Так Господу угодно, – вторил ему отец Михаил.
Сила Данилыч гнул свое:
– Вот ты, господин есаул, и ты, Андрюха, стоите у власти, так растолкуйте мне, когда эта проклятущая война кончится. А то живи и бойся. Неужто партизаны так сильны?
Лицо у Силы глуповатое, тон простецкий, но Илья-то знает, что за человек Сила Данилыч. Он и хозяин крепкий. И грамотей. Газеты читает.
Букин сидит красный, китель расстегнул.
– Надо полагать, что к лету все будет кончено. Партизаны в тайге сидят, боятся нос высунуть. Налет на заимку не в счет. В тайге они голодают. Последних коней доедают. Правда, – это, господа, по секрету, – из России идет большевистская армия. Но здесь она неминуемо столкнется с японцами. И тогда посмотрите, кто сильнее: мужики или императорское войско.
– А потом ведь японцев отсюда не выгонишь, – пугается Сила Данилыч.
– Это другой вопрос и дело будущего, – резко говорит есаул. – Наша основная задача – выжечь красную заразу. Партизан надо искать не только в тайге, но и в поселке, и на заимках.
Сила Данилыч не унимается:
– Нет у нас на Шанежной партизан.
– Ох, Сила, – Илья грозит коричневым пальцем, – принюхиваешься ты, узнаешь, куда ветер дует. Ты ведь против ветра не попрешь.
– Гы-ы! – смеется Сила. – Против сильного ветра даже мочиться не резон.
Андрей томится, что ему не дают говорить, и, уловив паузу, объявляет:
– Есть на Шанежной партизаны.
Все поворачиваются к младшему Каверзину.
Андрей рад вниманию, и ему еще больше хочется удивить всех.
– У меня тут запопутьем еще одно дело. Сегодня ночью или завтра утром возьмем Северьяна Громова, Федьку Стрельникова и их дружка Лучку.
– Как возьмем? – не понимает Сила.
– Арестуем. Сегодня подъедут трое наших, и мы их тихонько, по одному возьмем.
– Ладно ли? – спрашивает Проня. – Мерзавцы-то они мерзавцы, но они не воюют.
– Мы о них больше знаем.
Андрей стукнул ладонью по столу. Потом словно спохватился, осторожными шагами прошел за занавеску, к Марине. Жена спала, Рядом на табуретке, прислонившись к кровати, спала уставшая от бессменного дежурства Федоровна.
– Бабушка, – потряс ее за плечо Андрей. – Пойдем с нами за стол. Слышишь, бабушка.
Зевая и крестя рот, Федоровна медленно встала.
– Стаканчик вина выпьешь?
Не дожидаясь ответа, Андрей подхватил повитуху, потащил к гостям.
На молодую бабку хозяева смотрят с лаской: ребятенка приняла, Марина не болеет.
Наполнили рюмки. Выпили. Но Федоровне не идет водка, комом в горле стоит: ишь, задумали, ироды, крестника заарестовать! И заарестуют – у них власть. А Федька и не знает, сном-духом не ведает, какая беда собирается над его дурной башкой.
