Российский колокол, 2015 № 3-4 - страница 2

Шрифт
Интервал

стр.

Я забудусь в ночных поездах.
Ветер странствий мотался, неистов,
И вдогон, все на свете круша,
Как смертельный удар каратиста,
Вдруг из тела рванулась душа.
С той поры я живу как попало,
Полыхая высоким огнем,
Будто разума мне недостало
Помышлять на земле о земном.
На задворках родной Салтыковки
По колено любые моря.
Я продрог под крылом остановки,
Пропадая ни свет ни заря
Кто окликнул во мне домочадца?
Я ладони над миром сведу.
Надоело по свету шататься
И пугаться себя на свету.

Дым и пепел

Рассекая декольте и фраки,
Я вдыхаю тонкий дым сигар.
Вновь пылают розы в полумраке
И встает за окнами кошмар.
Но под рокот жалобной гитары
Что случится на моем веку,
Серый пепел скрюченной сигары,
Брошенные розы на снегу…

Изабелла

Как весело и как легко
Несла ты молодое тело!
В бокалах пенилось клико,
И таял возглас: «Изабелла!»
Походка легкая твоя
Богам сулила наслажденье,
Когда с восторгом слушал я
В ней заключенное биенье.
Ты бросила случайный взгляд,
А я застыл остолбенело.
И сердце билось невпопад:
Я твой навеки, Изабелла!
Луна. Безветрие. Покой.
Но сколько грации и лени!
Под платьем трепетной рукой
Я гладил сжатые колени.
Вокруг меня цвели сады,
Где изнывали от желанья
И страсти пряные плоды
И женщин душные лобзанья.

В непогоду

Лежишь, как будто в забытьи,
Моим движеньям подчиняясь,
А я шепчу слова любви,
Губами губ твоих касаясь.
А мне бы умереть любя
В безумной неге упоенья,
Когда приходишь ты в себя
И снова жаждешь наслажденья!

Запоздалый аргумент

Тебе все доказательства – как дым.
Я верен был. Так в чем же признаваться,
И что мне слухи, если разобраться,
Как будто мы себе принадлежим.
Все вижу я, все помню! Воздадим
Былому чувству, прежде чем расстаться.
Я больше не намерен унижаться.
Прошло сто лет. Я стал совсем другим.
Ах, Наденька! Ужели все напрасно?
В любви я споры вел с самой судьбой,
Когда свобода обернулась адом.
Ты ищешь доказательства? Прекрасно!
Всех женщин, что стонали подо мной,
Затмила ты своим холодным взглядом.

Клятвы

Клялась ты до гроба
Любить подлеца.
Как славно мы оба
Пошли до конца!
Раздевшись, зазноба
Смутилась на миг,
Я клялся – до гроба.
Приник и отник.
Добившись сближенья,
Я взял и сплясал.
Нас миг наслажденья
Навеки связал.
Смотреть надо в оба,
Не так ли, сестра?
Клялась ты – до гроба,
Всю ночь до утра

Как поздно

Как ты раздевалась поспешно
Как ласково руки встречались
Как сброшено платье небрежно
Как взоры твои преклонялись
Как пели небесные хоры
Как груди твои колыхались
Как плавно текли разговоры
Как сладко они обрывались
Как бредил я в ласках нескромных
Как поздно я главное понял
Как много их, пылких и томных
Как долго об этом я помнил…

Словеса

Ты в пурпур нег ее облек,
Ее уста замкнул устами.
Ты бог, ты царь, ты человек,
Растлил ей разум словесами.
Не так ли птицы в майский день
Возносят пение и свисты
И, парами сбиваясь в тень,
Живят вертепы каменисты.
Ты прямо в сердце льешь лучи
И прохлаждаешь тем от зноя.
Ревет Флегей, погибла Троя,
Я вся горю… Молчи, молчи!

На ущербе

Когда негнущимися пальцами
сниму сюртук я, молью траченный,
Уж если не в гостиной шелковой,
так в экипаже городском.
Раздевшись, я моложе выгляжу
у ног любовницы из Гатчины.
Мне нравится ее преследовать
с надменно-каменным лицом.
Когда бы воспарить мне соколом
над гладким телом беломраморным
И, пламенея поцелуями,
исследовать изгиб колен.
Мы в ласках медленно сближаемся,
как будто бы в театре камерном,
А голова все так же кружится
от этих непристойных сцен.
В большом и неуютном номере
мы с ней воркуем, словно голуби,
В постель нам подаются устрицы,
форель, шампанское во льду.
Когда же чувства разгораются,
глаза темнее темной проруби.
А мне б уснуть – и не проснуться,
целуя эту красоту.
За окнами закат смеркается,
давно до донышка все выпито.
Над Гатчиной в саду запущенном
не умолкают соловьи.
С тех пор в глаза ее бесстыжие
так много жадных взоров кинуто!
Она все так же ослепительна
в бессонном зареве любви.

Сонет,

написанный по возвращении из английского клуба

Спускаюсь – скукою объят,
Знакомым сдержанно киваю.
Встречая восхищенный взгляд,
Глаза устало прикрываю.
На лестнице, ведущей в сад,
Я на слуге всю злость срываю.
Здесь все напоминает ад,
Когда я вниз к тебе сбегаю.
Давно ль благоухал жасмин,

стр.

Похожие книги