Каждая из этих двух политических партий претендовала на лидерство в социалистическом лагере, в международном коммунистическом движении, в международном национально-освободительном движении. В то же время каждое из двух государств, и СССР и КНР, стремилось занять свое место на мировой арене, создать устойчивые и стабильные отношения со всеми странами мира. Это относилось не только к СССР, что вполне очевидно, принимая во внимание политику Н. С. Хрущева в области международных отношений, политику мирного сосуществования прежде всего с США, но и к КНР. Мао Цзэдун настойчиво разрушал в мире представление о своей зависимости от СССР, о неразрывности связей СССР и КНР, КПСС и КПК, делая это с той целью, чтобы быть принятым в конечном счете все теми же США и другими странами Запада в качестве партнера, отношения с которым на дипломатическом уровне возможны и необходимы.
В этой новой обстановке и появилась необходимость по-иному поставить вопрос о двусторонних отношениях СССР и КНР. Каждая из сторон по-своему видела проблему. Подход к ней был далеко не одинаковым. Общим было, пожалуй, лишь понимание необходимости встретиться, обменяться мнениями, попытаться решить (каждым — в свою пользу) некоторые конкретные и принципиальные вопросы. Возможно, с точки зрения Мао Цзэдуна, главным было во всеуслышание заявить на весь мир о том, что его и Москву разделяет вечный вопрос о принадлежности громадных территорий. Что же касается СССР, то он хотел бы ограничиться урегулированием обстановки на границе, ставшей неспокойной из-за постоянных столкновений, пока без применения оружия, но уже со стрельбой с китайской стороны, хотя Пекин и отрицал такие факты.
КНР стремилась сыграть на настроениях своего населения и создать новое представление о себе в мире, прямо поставить Советский Союз в положение такого преемника царской России, субъекта межгосударственных отношений, на которого возлагалась ответственность за «исторические несправедливости» в отношении Китая; иначе говоря, поставить нации, Россию и Китай, русских и ханьцев, россиян и китайцев, в положение пока не военного противостояния, но с явной перспективой или вероятностью возникновения и вооруженной конфронтации между нами. Это, по мнению Мао Цзэдуна, могло изменить отношение к КНР во всем мире, причем в большей его части в сторону сочувствия Пекину и осуждения Москвы.
В то же время обе нации, оба государства нуждались в стабильности на границе. Во всяком случае, представляется, что такое понимание ситуации имелось и у руководителей в Москве, и у части руководителей в Пекине. Позиция китайской стороны на консультациях была сложной, она не была монолитной. Ее определило сочетание принципиальных устремлений Мао Цзэдуна и практических нужд, которые ощущали некоторые другие руководители КПК-КНР, в частности, как представляется, Лю Шаоци. Не случайно и то, что в ходе «культурной революции» в КНР бывшего главу китайской делегации на советско-китайских консультациях 1964 г., заместителя министра иностранных дел КНР Цзэн Юнцюаня, «разоблачали» как «человека Лю Шаоци», который проводил «неправильную» внешнюю политику в отношении иностранцев, и в частности Советского Союза.
Таким образом, априори консультации не могли привести к принципиальной договоренности между сторонами. В то же время на практике они принесли весьма важные результаты. Имеется в виду обмен географическими картами с нанесенными на них линиями государственной границы. Сам этот акт создавал практическую основу для решения многих пограничных вопросов; он также позволял, так или иначе, разделить практические вопросы и принципиальные территориальные и юридические претензии Мао Цзэдуна. Более того, в ходе именно этих консультаций Н. С. Хрущев пошел в 1964 г. на изменение условий прежних договоров о границе в части, касающейся принадлежности островов на очень длинной речной части границы между странами. Таким образом, советская сторона в принципе сделала шаг навстречу китайской стороне в деле решения практических вопросов на границе; во всяком случае, весьма значительной части этих вопросов.
