— Горыныч, — обернулся он к Ирине. — И при одной-единственной — собственной — голове… Надо б его впустить.
— Само собой, — кивнула та, вдеваясь в бриджи движением, от которого у него опять голова пошла крУгом; ну точно — ведьма…
— А — ты как?
— Ой, а то он не знает, что я тут! Или — я этим тебя компрометирую, м?
— Послушай… раз уж оно вот так вот… Я тогда даже не простился толком…
— Гос-споди, ну о чем ты… Ты — человек долга, и был тогда в деле: как сумел — так и простился. А я — как сумела, так и помолилась за тебя…
— Ну, вот… А нынче я тут, со всеми теми делами разделавшись… Так что если… Как бы это сказать…
— Ну, говори уже!..
Когда в горнице объявился, после тактичного стука в дверь, шеф местной контрразведки, Ирина — скромненько перебиравшая, повязав фартук, посуду в хорошо знакомом ей хозяйстве брата — приветствовала того книксеном:
— Добрый вечер, любезный дядюшка!
— Да скорее уж «доброе утро», любезная доченька! — вздохнул тот и перевел взгляд с нее на восседающего за столом Серебряного, а потом обратно. — Послушайте, князь… Вы уверены?..
— Да, пан Григорий, уверен. Если кто-то передал для меня какие-то секретные бумаги — растопИте ими печку: я больше в эти игры не игрец, ни на чьей стороне. Что ж до всего остального… Ирина Владиславовна только что согласилась стать моей женой и показания против меня в любом случае давать не сможет. Так что — спокойно валяйте при ней!
— Э-ээ… Ну… Поздравляю, обоих и от души! — всё-таки тот был здорово ошарашен. — Ну, тогда мне выпала приятная обязанность — вручить вам нечто вроде свадебного подарка.
С этими словами он полез в котомку из мешковины, оставленную им у дверей, и извлек оттуда изрядных размеров кожаный мешочек.
— Вам просил это передать Джуниор. Никаких пояснений он не дал — сказал, что вы сами всё поймете.
— А что там?
— Я, естественно, внутрь не заглядывал. Но, судя по весу, это золото; и я почти уверен, что золота того — сто червонцев.
— Те самые, что были тогда назначены за мою голову?
— Наверняка. Как свидетельство того, что заказ на ту голову Службой снят. Ну и как напоминание, что «Молчание — золото», я полагаю.
— Да, это послание трудно прочесть иначе… Это ведь большие деньги для здешних мест?
— Да, весьма. Если не станете особо шиковать — сможете прожить на них года два, а то и больше… Но это еще не всё! Вот, глядите: это вам, в собственные руки, от человека, которого вы знаете как «лейтенанта Петровского». А на словах он передает вот что: «Если вы уже держите ЭТО в руках — значит, вы сделали правильный выбор»… Да что с вами, Никита Романович?
— Ничего особенного, — хрипло выговорил он, не сводя глаз с извлеченной из рогожи сабли-красавицы в драгоценных ножнах; погубившей и его, и Шибанова, и Курбского. — Послушайте, пан Григорий: а можно ее здесь продать? Как можно быстрее?
— Тут небогатые места, — покачал головою тот. — А если надо еще и «быстрее», вы вряд ли выручите за нее больше половины ее настоящей цены.
— Я согласен и на половину… Дорогая, — неспешно обернулся он, — как ты посмотришь на такую внезапную брешь в нашем семейном бюджете?
— Мне очень трудно понять, дорогой, — пожала плечами Ирина, — как можно счесть «брешью» нежданный-негаданный подарок, оказавшийся чуть дешевле, чем могло бы быть. Тем более по очевидному форс-мажору.
— Молодец! — одобрительно кивнул он. — Вот теперь я вижу, что ты — Настоящая Разбойница. Ведь простая вроде бы логика — но скольких фраеров сгубила жадность на этом самом месте!.. Пан Григорий — может, вы возьмете на себя эту торговую операцию? Чисто по-родственному.
— Вам так срочно понадобились деньги?
— Нет. Мне так срочно понадобилось избавится от этой сабли. Лучше бы вообще не притрагиваясь к ней руками.
— Гм… Сделаем!
* * *
— …И всё-таки: зачем ОНИ его отпустили?
— По нашим сведениям, Государь, семья Шестопалова просто-напросто занесла, и очень хорошо занесла: руководству Особой контрразведки, а, может, даже и совсем наверх — самомУ Годунову. А те, надо думать, просто-напросто написали в отчете, что Серебряный успешно ими перевербован и отправлен обратно на ту сторону
