— Маленький красивый человечек! — пронзительно закричала она, дернув Ронью за волосы. — Лежит тут да только и делает, что бездельничает. Да-да, да-да!
И она снова расхохоталась, и хохот ее был гнуснейший.
— Тебе надо работать! У нас в горах! Пока кровушка не потечет! А не то мы разорвем тебя в клочья, а не то мы исцарапаем тебя!
Она принялась дергать и рвать Ронью острыми когтями, а когда увидела, что нога девочки все-таки по-прежнему крепко сидит в снежной яме, пришла в ярость:
— Хочешь, чтобы я исцарапала тебя и разорвала в клочья?
Она склонилась над Роньей, и ее черные остекленевшие глаза засверкали от злости.
Потом она снова попыталась высвободить Ронью, но как она ни дергала ее, как ни рвала, ей это не удалось; и под конец она выбилась из сил.
— Полечу-ка я и позову сестер, — закричала она. — Завтра мы тебя заберем. Никогда больше не будешь валяться здесь да бездельничать, никогда, никогда!
И она полетела прочь над верхушками деревьев и скрылась за горой.
«Завтра, когда прилетят дикие виттры, здесь будет валяться лишь глыба льда», — подумала Ронья.
Внизу у ниссе-толстогузок все стихло. Весь лес был тих и ждал только ночи, которая вот-вот должна была наступить. Но Ронья уже ничего больше не ждала. Она молча лежала, даже не пытаясь бороться. Верно, она скоро наступит, последняя, холодная темная одинокая ночь, которая прикончит ее.
Пошел снег. Крупные хлопья снега падали ей на лицо и таяли, смешиваясь с ее слезами. Потому что теперь она плакала. Она думала о Маттисе и о Лувис. Никогда больше ей их не увидеть, и в Маттисборгене никто никогда не станет больше радоваться. Бедный Маттис, он с ума сойдет от горя! И не будет Роньи, чтобы утешить его, как она обычно делала, когда он печалился. Нет, теперь уже никого на свете ей не утешить и самой не знать утешения, никогда, никогда!
Тут она услыхала, как кто-то назвал ее по имени. Ясно и отчетливо услыхала она свое имя, но решила, что, должно быть, ей чудится. И заплакала от горя. Никто никогда не назовет ее по имени, разве что во сне. А вскоре ей не придется больше и спать.
Но тут она снова услыхала этот голос!
— Ронья, не пора ли тебе идти домой?
Она неохотно открыла глаза. Перед ней стоял Бирк. Да, перед ней на лыжах стоял Бирк!
— Я нашел твою лыжу внизу. Похоже, тебе повезло, ведь иначе пришлось бы здесь ночевать.
Он поставил лыжу рядом с ней в снег.
— Помочь тебе?
И тогда она расплакалась, так громко и так неистово, что ей самой стало стыдно. Она так плакала, что не могла ему ответить. И когда он наклонился, чтобы поднять ее, она обхватила его руками и в отчаянии пробормотала:
— Не уходи от меня! Никогда больше не уходи от меня!
Он улыбнулся ей в ответ:
— Ладно, если только ты будешь держаться на расстоянии натянутой веревки. Отпусти меня и не реви — тогда я погляжу, смогу ли я высвободить твою ногу!
Он снял лыжи, потом лег на живот рядом с ямой и запустил туда руку — как можно глубже. Возился он долго, и под конец случилось невероятное чудо. Ронья смогла вытащить ногу, она была свободна!
Но внизу, в яме, ниссе-толстогузки страшно разозлились, а их малыш заревел.
— Лазбудила холосенького малютку, и в глазки ему насыпалась земля! Поцему она так, поцему?
Ронья все плакала и не могла остановиться. Бирк протянул ей лыжу.
— Хватит реветь! — сказал он. — А не то тебе никогда не добраться домой!
Ронья глубоко вздохнула. Да, в самом деле, хватит распускать нюни. Она стояла на лыжах, пробуя, сможет ли передвигать ноги.
— Я попытаюсь, — сказала она. — А ты пойдешь со мной?
— Я пойду с тобой, — сказал Бирк.
Ронья прыгнула с разбега и помчалась вниз по круче, а Бирк последовал за ней. Все время, пока она с трудом пробиралась домой на лыжах сквозь снежную круговерть, он шел за ней следом. Ей не раз приходилось оборачиваться, чтобы проверить, там ли он. Она так боялась, что он внезапно исчезнет и оставит ее одну. Но он следовал за ней на расстоянии веревки до тех самых пор, пока они не приблизились к Волчьему ущелью. Здесь им пришлось расстаться. После этого Бирку надо было тайными тропами пробраться в крепость Борки.
Падал снег, а они стояли молча, собираясь проститься. Ронья чувствовала, что это ей очень тяжело, и хотела изо всех сил удержать Бирка.
