«Обыскать!» — сказал он кратко.
«Что же тут разбираться? — сказал приезжий, поглядывая на руки помощника, которые ловко шарили по его карманам. — Тех, кто здесь жил давно, уже нет!»
«Вы так думаете? — спросил лейтенант, поставил портфель на пол возле табуретки и принялся разглядывать бумаги на столе. — Это что?»
Личный досмотр был закончен, путешественник, присев на корточки, добыл из чемодана удостоверение, род охранной грамоты.
«Писатель, — брезгливо сказал лейтенант. — И что же вы пишете? Вот и сидели бы там у себя. Сюда-то зачем приехали?»
«Здесь тихо. Чистый воздух».
«Не очень-то тихо, — возразил лейтенант. — А насчет воздуха я с вами согласен. — Он помолчал и спросил: — Кто тут живет, вам известно?»
«В деревне?»
«Известно ли вам, кто проживает в этом доме?»
«Никто. Дом был заколочен».
«Интересно, — сказал человек за столом. — Очень даже интересно. А вот у нас есть данные, что сюда вернулся нелегально бывший хозяин».
«Откуда?»
«Что откуда?»
«Откуда он вернулся?»
«Из ссылки, — сказал лейтенант. — Да ты садись, так и будешь стоять, что ли?… Имеются данные. Это, понятно, не для разглашения, но вам как писателю будет интересно».
«Мне кажется, вы опоздали…» — заметил приезжий.
«Я говорил, надо было выезжать немедленно», — проворчал помощник.
«А ты помолчи, Семенов… Почему же это мы опоздали?»
Приезжий пожал плечами: «Другое время».
Ночной лейтенант взглянул на ручные часы, потом на ходики, тускло блестевшие в полутьме.
«Часы— то ваши стоят. Как же это так? — Он поглядел на писателя. — Живешь, а времени не знаешь, — сказал он, перейдя снова на „ты“. — Подтяни гирю, Семенов. Гирю, говорю, подтяни… И стрелки переведи. Да что у тебя, едрена вошь, руки дырявые, что ли!»
Помощник, чертыхаясь, подбирал с полу упавшие стрелки. Лейтенант продолжал:
«Насчет опоздания я тебе вот что скажу: опоздать-то мы не опоздали. А вот что положение становится час от часу серьезней, классовый враг свирепеет, это верно. Вот и носишься по всему уезду. Обстановка такая, что только успевай поворачиваться… Я тебе так скажу. Если в прошлом году у кулаков запасы хлеба были округленно от ста до двухсот пудов, то теперь в среднем до пятисот, а в ряде случаев даже до тысячи… В феврале — в одном только феврале! — органами было обыскано триста шестьдесят шесть мельников и кулаков, обнаружено… точно не помню… что-то около семидесяти тысяч пудов зерна. Это же сколько народу можно накормить! А между прочим, рабочий класс голодает. А у них семьдесят тыщ пудов спрятано. Вот так. — Он поднялся из-за стола. — А теперь осмотрим запасы. Где лабаз?»
«Какие запасы, сами видите, что тут».
«Огород. Хлеб закопан в огороде».
«Ищите, копайте, — сказал писатель. — Авось что-нибудь найдете».
«Найдем, можешь быть спокоен. В феврале нами обнаружено семьдесят тысяч пудов».
«В феврале. Какого года?»
«Нынешнего, какого ж еще… Семенов! Зови людей. А вы пока что… — он дописывал бумагу, — подпишите».
«Что это?»
«Протокол. И вот это тоже».
«Но ведь вы же еще, — пролепетал приезжий, — не закончили проверку… осмотр…»
«Все своим чередом; подписывайте».
На отдельном листке стояло, что такой-то обязуется сообщить в местное управление о появлении в доме или в окрестностях бывшего владельца дома, а также членов его семьи.
Приезжий возразил, что он никого здесь не знает.
«Это не имеет значения. Там разберутся».
«Где это там?» — спросил приезжий.
«Не прикидывайтесь дурачком. Где надо, там и разберутся».
«А все ж таки?»
«Не имею полномочий объяснять. Управление секретное».
«Так, — сказал, берясь за перо, путешественник. — Значит, в случае появления человека, которого я не знаю…»
«Или его родственников».
«Или родственников. В случае появления людей, которых я не знаю, я немедленно сообщу о них в управление, о котором тоже ничего не знаю».
Ночной лейтенант пристально взглянул на него.
«Вы что хотите этим сказать?»
«То, что сказал».
«Это мы слышали, — сказал лейтенант спокойно. — Так вы это серьезно?»
«Видите ли… — пробормотал постоялец, чувствуя, что его мысли принимают несколько причудливое направление. — Видите ли, тут вопрос философский. Смотрите-ка, — воскликнул он, — уже светает!»
