Осторожно, как святыню, тронул штурвал, погладил кожаную спинку сиденья, подушку, привязные ремни, секторы управления мотором. Здесь сидел летчик. Он пользовался этими ручками, держал штурвал, смотрел на эти приборы. Через эти стекла он видел сверху города, села, реки. Смотрел на горы и пустыни…
Осмелев, я забрался в кресло пилота, поставил ноги на педали ножного управления, обеими руками, чуть только, слегка, взялся за штурвал. Вот она — моя, мечта!..
Меня привел в чувство будничный голос Сазонова:
— Ничего машина! Пойдем отсюда, жарко тут.
У Сазонова украли разводной ключ и плоскогубцы. Ну, только что вот положил на стремянку — и нету! Стали вспоминать, кто здесь был, кто проходил. Многие были, многие проходили, разве всех упомнишь?
Ребята всполошились — неприятно. Старые работники, у которых тоже стал часто пропадать инструмент, обвиняли цитовцев: «Ваши воруют!» — «А что, до нас все гладко было? — огрызались ребята. — Тоже воровали!» — «Воровали, да не так. Редко, по мелочам. А тут уж вон какой размах».
В обеденный перерыв собрались в курилке. Сидим, гадаем — кто? Дубынин хмурится, ворчит: «Заусенцы в работе. Наш, не наш — надо поймать. Кто возьмется за это дело?»
Решили, что комсомольцы все в ответе за это воровство. Всем и надо проявлять бдительность.
А мы с Сазоновым вспомнили одну историю и, поразмыслив, сошлись во мнении, что вором может быть цитовец из четвертой сборочной бригады Колька Жиганов, по прозвищу Хорь. Препротивная личность! Лодырь несусветный, балаболка и циник. Сидим мы, например, в кладовой, сортируем ролики и болты, а он — тут как тут! Сядет на ведро, как на горшок, и пошел трепать. И намекали ему, и прямо говорили: «Иди, не мешай, надоел!», а с него — как с гуся вода. Однажды сел так, провалился в ведро и застрял. Противно.
Решили мы тогда проучить болтуна. Подсоединили к ведру длинный провод, замаскировали его и на другом конце, за углом сарая, пристроили пусковое магнето: покрутишь ручку — возбуждается ток, слабый — слабый, лампочку от карманного фонарика не зажжет, а по напряжению — высокий, до 12 тысяч вольт. Бьет сильно, но совершенно безопасно.
Сидим, перебираем болты. Ведро рядом стоит, ждет своей жертвы. Приходит Кирилл — и на ведро! Мы с Алексеем прыснули смехом.
Кирилл насторожился:
— Чего вы?
Пришлось открыть секрет. Кирилл расхохотался и пересел на ящик.
На наш веселый шум появляется фигура. Он! Рыжий, волосы сосульками, глаза зеленые, быстрые.
— Чего смеетесь? — и тут же на ведро. Уселся плотно, заулыбался. — Хо-орошее кресло! Гы-гы!.. Хотите, новый анекдот расскажу? В некотором царстве, в некотором государстве…
— Знаешь что? — перебил я его. — Катись-ка ты отсюда со своими анекдотами! Что тебе — работы нет?
Жиганов живо повернулся вместе с ведром.
— А работа дураков любит! — нагло отозвался он. — И еще — от работы лошади дохнут. Гы!
— Ну, как хочешь, — сказал я. — Мое дело тебя предупредить. — И кивнул Сазонову. Тот поднялся, перешагнул через порог.
Жиганов проводил его взглядом сожаления: уходит слушатель, а ему так хотелось поскорее рассказать анекдот!
— Ты скоро?
— Сейчас, — обернувшись, хохотнул Алексей. — Ну, прямо вот только за угол зайду.
— А-а-а, — понимающе закивал Жиганов. — Валяй.
— Валяю! — уже издали отозвался Алексей.
Кирилл помирал со смеху:
— Ну, Колька, так, значит: «Жили-были…»
Жиганов, поблагодарив Кирилла взглядом, положил ногу на ногу и, еще плотнее утвердившись в ведре, привалился спиной к полке.
— Ну, так вот, слушайте: «В некотором царстве, в некото…»
В ту же секунду, дико заорав, он неистово дрыгнул ногами, вместе с ведром взлетел вверх, упал и, продолжая вопить, на четвереньках вылетел за дверь. Потом, уже издали, он поносил нас разными словами и обещал, что мы попомним этот случай.
Больше он к нам не показывал носа. И вот — эта досадная пропажа! Мы с Сазоновым догадывались, что это была месть Жиганова. Пока пострадал Сазонов, значит, теперь очередь будет за мной? А нельзя ли как-то эту версию использовать? Пойти ему навстречу? Положить на виду инструмент и откуда-нибудь подкарауливать?
