И в самом деле, мимо проплывала моторка со знакомой по дискотекам парой. Я махнула им рукой, и они притормозили. Подняв меня на борт, удивились моему странному наряду. Но я ничего им объяснять не стала. Просто попросила высадить меня на городском пляже.
От пляжа за рекордно короткое время, всего двадцать минут, бегом добралась до своего дома и украдкой пробралась в бывшую конюшню. И правильно сделала. Вокруг дома уже кружил нахохлившийся Георгий. Конечно, он видел, как я уплыла на моторке, и ждал меня там, куда я всё равно рано или поздно приду.
Бродил он осторожно, боясь ненароком встретиться с бабушкой. Я ей в таком виде показываться тоже не хотела, поэтому с неприязнью следила за настойчивым парнем. И чего он ко мне привязался? Ему какую-нибудь профессорскую дочку надо обхаживать, а не тратить свое драгоценное время на меня, неперспективную.
Но вот он прислушался к какому-то шороху и со всех ног кинулся в сад. Не знаю, что там ему послышалось, но я этому была очень рада. Опрометью выскочив из конюшни, залетела в дом и на цыпочках поднялась в свою комнату. Быстро переодевшись, вытерла волосы, и как ни в чем не бывало, спустилась вниз. Бабушка тихо дремала в своей комнате, и я пошла на кухню, намереваясь выпить чего-нибудь тепленького.
Вокруг, подобный бдительному стражу, бродил Георгий, поэтому я вела себя как воришка, забравшийся в чужой дом. Стараясь не появляться в окне, вскипятила чайник, заварила крепкого чаю и, насыпав в чашку сахар, прокралась в свою комнату. С сомнением посмотрела на свою крепкую дверь, размышляя, не запереть ли мне и ее, но, сообразив, что это может вызвать недоумение бабушки, не стала трогать задвижку.
Немного успокоившись, призадумалась. С чего это я так испугалась? Или нет, не испугалась, а возмутилась. Или не возмутилась, а взволновалась. В общем, чувства, обуявшие меня тогда, да и теперь еще бушующие в моей груди, были гораздо сложнее. Обида, досада, обманутые ожидания и впервые проснувшаяся чувственность? Или клубок запутался еще сильнее? В физиологии я разбиралась, ведь семнадцать лет это не семь, и то, что произошло, не было для меня такой уж неожиданностью.
И вдруг меня осенило – да это же разочарование! Просто я втайне надеялась на что-то более возвышенное. Если бы Георгий признался мне в любви, пообещал счастливое будущее и всё такое, что принято говорить наивным дурочкам в такие минуты, сопротивлялась бы я? Однозначно нет. И, возможно, повторила судьбу матери в еще худшем варианте. Возможно, пошла бы по проторенному Наташкой пути.
Этого мне категорически не хотелось, и я похвалила себя за благоразумие. И поняла, что видеть мне Георгия категорически нельзя – всё-таки тянуло меня к нему так, как не тянуло ни к одному из знакомых парней.
Вечером бабушка спросила меня, как прошло катание, и я индифферентно ответила:
– Нормально.
Она внимательно посмотрела на меня, но промолчала, лишь чему-то укоризненно покачав головой.
На следующий день пришедшая к нам в гости опечаленная Анастасия Ивановна рассказала нам, что Гера уехал.
– Уж так ему уезжать не хотелось, так не хотелось! – И грустно добавила: – Наверняка чувствовал, что больше мы с ним не увидимся…
Она оказалась права – позвонившая мне в январе в Нижний бабушка сообщила печальную новость. На похороны приезжала вся семья Анастасии Ивановны, и, естественно, Георгий. Мне было жаль и старушку, и свои тайные, но от этого не менее страстные мечты.
Бабушка сказала, что в старом доме из немногочисленного семейства Анастасии Ивановны жить никто не собирается, и летом, лишь пройдут положенные после смерти владелицы полгода, его продадут.
В июне я сдавала экзамены за одиннадцатый класс, в июле поступала в архитектурно-строительный институт, и к бабушке приехала только в августе. Совершенно уверенная, что дом Анастасии Ивановны давно продан, даже не стала спрашивать об этом бабушку. Несмотря на прохладные уже ночи, в первое же утро отправилась на берег и поразилась – на тонкой полоске нашего полудикого пляжа меня ждал Георгий.
Как обычно, он покачивался на длинных ногах, пристально меня разглядывая. Он молчал, и затянувшееся молчание заставляло нервничать меня всё больше и больше. Но если он надеялся, что я примусь смущенно здороваться, то ошибся. В последнюю нашу встречу обидел меня он, и, значит, нечего ему изображать из себя невинную овечку.
