Я вспомнила Гарриет, которая лежала на моей кровати, плакала и угрожала, что уморит себя голодом. Припомнилась и первая ночь со всеми испытанными кошмарами. Теперь, когда наступили бодрящие утренние часы и дневной свет заполнял комнату, придавая мне смелость, я приблизилась к платяному шкафу и резко открыла его дверцу. Внутри в прежнем положении висели синие джинсы и футболка, которые были на мне во время путешествия из Лос-Анджелеса. Затем я открыла другую дверцу: кроме нескольких скрюченных вешалок, в шкафу больше ничего не оказалось. Всего лишь пустой старый платяной шкаф, и больше ничего.
Я стала наводить порядок на постели, собрала вещи в небольшую кучу для ручной стирки и вернулась на кухню к бабушке.
* * *
— Что ты собираешься делать? — спросила бабушка, когда мы доели все гренки и бекон.
— Я пойду прогуляюсь, немного подышу воздухом.
Она посмотрела в окно на чистое голубое небо.
— Похоже, сегодня хорошая погода, но в этих местах ее никогда не угадаешь. В любое время небо может затянуться облаками.
— Бабуля, я оденусь потеплее. А дядя Эд и тетя Элси еще не скоро приедут.
Хотя бабушке не хотелось меня отпускать, она все же уступила. Я натянула два джемпера, надела вязаную шапочку, шею повязала шерстяным шарфом.
— Куда ты пойдешь? — спросила она.
Из окна гостиной было видно просторное поле и ведущая к нему тропинка, уходящая за дом.
— Куда ведет эта тропинка?
— Там Ньюфилдская пустошь. Она тянется вдоль одного из каналов реки Мерси. Ты не заблудишься, если пойдешь по ней. Иди до конца дороги, сверни на Кент-авеню и снова иди до конца. Через пять минут ты придешь к пустоши. Только слишком долго не гуляй, хорошо?
Бабушка проводила меня до двери, еще раз попросила не задерживаться, затем закрыла за мной дверь. Я стояла на ступеньках и заправляла концы шарфа за воротник джемпера. Светило яркое солнце, бодрящий ветер дул в лицо. На другой стороне улицы виднелись кирпичные дома с маленькими садиками и припаркованными машинами. И вдруг меня охватило странное ощущение, что мне вовсе не хочется быть на улице. Я спустилась на ступеньку и остановилась. Откуда возникло это нежелание? Еще пять минут назад так хотелось поскорее выйти из дома. А сейчас какая-то смутная сила подстрекала остаться. Такое ощущение, будто дом не желал, отпускать меня. Я покачала головой и заставила себя спуститься по ступенькам.
Коря себя за такие фантазии, я пошла по дорожке, миновала скрипучие ворота и вышла на тротуар. Какие глупости! Дом пытается удержать меня в своих стенах! Даже смешно. Итак, сопротивляясь обжигающему ветру и стараясь не оглядываться на дом бабушки, я уже шла по Джордж-стрит, наслаждаясь холодной погодой и свободой. Затем свернула на Кент-авеню и дошла до того места, где булыжники сменились покрытым растительностью краем пустоши.
Ньюфилдская пустошь представляла собой бесплодный кусок бросовой земли шириной в несколько акров и тянулась вдоль ответвления реки Мерси на целую милю. Она местами то чуть поднималась, то опускалась, редкие клочки изумрудно-зеленой травы сменялись каменистыми полосами, разрыхленной землей и рассеянным повсюду колючим утесником. Ступая осторожно, чтобы не зацепиться брюками за крапиву, я направилась в сторону канала. Чистый прозрачный воздух наполнил мои легкие, лицо ласкало осеннее солнце. Удивительно быстро у меня поднялось настроение, стоило только отойти от дома бабушки. Отчаянно хотелось находиться подальше от мрака и тревоги, которыми был полон этот дом, а также от бабушки, чтобы побыть наедине со своими мыслями.
Прошло всего лишь два дня и три ночи, как я живу в доме бабушки, но это время мне показалось вечностью. Как утомительно это путешествие, и — главное — никак не удается взять себя в руки: казалось, будто эмоции, мысли, воображение и даже собственное тело мне не подчиняются. Почему? Неужели в этом виноват долгий перелет? Но ведь его последствия к этому дню уже должны были изгладиться. Может быть, виновата незнакомая обстановка, новые люди, другая культура, возвращение к месту рождения после стольких лет?
Я шла по полю и, задумавшись, не обращала внимания на окружавшую местность.
