— Мне уже четырнадцать лет, — гордо заявила она. — За год я изменилась.
— Тем не менее она еще не отучилась плакать.
— Джон!
Виктор подавил улыбку.
— Гарриет, ты часто плачешь?
— Виктор, тебе надо было видеть ее в тот вечер, когда ты уехал. Гарриет устроила настоящий спектакль. Угрожала запереться в платяном шкафу и уморить себя голодом.
Теперь Виктор не стал сдерживать улыбку.
— Ты так поступила из-за меня?
Со своего места я видела, что Гарриет покраснела.
— Виктор, мне было обидно, что ты уехал. Но теперь мне все равно. Теперь я горжусь тем, что ты станешь врачом.
Джон отвернулся и пробормотал:
— Это отцу следовало бы гордиться…
— И я рада, что ты получил эту стипендию, потому что ты самый умный в Уоррингтоне, и я…
— Уоррингтон маленький городишко, — заметил Джон, держа графин в руке. — Виктор, еще бренди?
Виктор покачал головой.
— А мне можно немножко? — спросила Гарриет, вскинув голову.
— Хочешь испортить свою хорошенькую мордашку? Ты же знаешь, что с тобой сделает отец, если застукает с рюмкой бренди в руке.
— Бренди! — сказал Виктор. — Ты уже взрослая. Правда, Гарриет?
— Еще бы. Я уже побывала на теннисных кортах.
— Гарриет! — Джон неодобрительно взглянул на нее. — Отец ведь предупреждал тебя на сей счет.
— Успокойся, я не играю. Я просто наблюдаю. Он ведь не запрещал мне смотреть.
— Он рассердится на тебя, если узнает.
— А кто ему скажет об этом?
— Теннис, — сказал Виктор, приподнимая брови. — Здесь в Уоррингтоне?
— Да, Виктор. Моя подруга Меган О'Ханрахан играет в теннис. И курит сигареты.
— Она легкомысленная девица, эта Меган, — мрачно заметил Джон. — Лучше держись от нее подальше.
Но Виктор возразил:
— В Лондоне не видят ничего зазорного, если молодая леди играет в теннис.
— Но мы ведь не в Лондоне живем!
— Джон, какой же ты упрямый. — Гарриет взяла Виктора за руку и быстро заговорила: — Мне, собственно, безразличен теннис или другие виды спорта, хотя Клер Макмастерс в Пенкете занимается стрельбой из лука. Но знаешь, чего бы мне больше всего хотелось?
Виктор весело посмотрел на свою маленькую сестру.
— И что это?
— Велосипед!
Джон быстро обернулся.
— Уж что-то, только…
— Минуточку, сэр, не прерывай свою сестру. Гарриет, так почему же тебе понадобился именно велосипед?
— У Меган О'Ханрахан есть велосипед и…
— И когда она катается на нем по улице, видно, как сверкают ее чертовы нижние юбки. Вот для чего тебе нужен велосипед!
Гарриет схватилась за сердце.
— Джон, — произнесла она, задыхаясь.
— Это непристойно! Отец ни за что не позволит дочери вот так выставлять себя напоказ, и я тоже. Моя сестра не может…
— Виктор, заступись за меня!
— Ну, я… — Он почесал в затылке.
— Этого не будет, и точка. Чтобы молодая леди выставляла напоказ, что у нее под платьем!
— Джон Таунсенд, как ты можешь быть таким грубым! Конечно, на мне будут спортивные брюки…
— Отец уж точно не допустит такого в своем доме! Пусть американцы носят брюки, если им нравится, ведь они их придумали. Ни одна женщина в семье Таунсендов не станет позорить себя. И, конечно же, не сядет на велосипед.
Гарриет свирепо уставилась на Джона. Затем она обратилась к Виктору:
— Что ты скажешь?
— Боюсь, что мне придется согласиться с Джоном. Теннис — одно дело, кататься на велосипеде — совсем другое. Думаю, тебе лучше забыть об этом.
— Во всем виноваты эти ирландцы, — сказал Джон, снова потянулся за бренди и наполнил свою рюмку. — Ей ведь говорили держаться подальше от этих О'Ханраханов. Они плохие люди.
— Они хорошие люди!
— Они католики, вот кто они такие!
— Они так же верят в бога, как и ты с отцом…
— Сестра, не спорь со мной! — закричал Джон.
Потрясенная Гарриет какое-то время смотрела то на одного, то на другого брата, потом закрыла лицо руками, повернулась и, плача, побежала к двери. Когда она оказалась рядом со мной, я повернулась к ней и хотела было заговорить. Но она уже покинула комнату и захлопнула дверь.
Рассердившись, я хотела обратиться к братьям, готовясь упрекнуть обоих, но у камина никого не было.
На мгновение я растерялась, не понимая, куда они могли уйти, затем все вспомнила и нервно рассмеялась. А ведь и в самом деле хотелось заговорить с ними! Однако все было как прежде — вместо ревущего огня в камине стоял газовый обогреватель, стены снова обрели некрасивый белый цвет, размеренно тикали часы.
