- Мне кажется, - Он действительно заинтересовался вопросом, - Что во все времена были такие ситуации. Потому что, во-первых, опытная женщина лучше, чем пацанка, во-вторых, ведь им не так нужны всякие материальные блага, а именно любовь, в-третьих...
- А в-третьих то, что ты альфонс и привык приходить на все готовенькое, чтобы и любовь, и ласка, и ужин, и вязанные вещи, и хорошо бы богатый папочка. И никаких обязательств.
- Да, привык. А что мне, отказываться, если дают? А если не дают, то и не надо. На коленях просить не стану.
- Скотина.
- Конечно. Зато ты ангел во плоти. С крылышками. То-то я сегодня иду, гляжу: сидят два хер... увима, беседуют, небось, о литературе.
- Да! О литературе! Хотя такому, как ты, это сложно понять.
- Нет, почему же. Все очень понятно. Я, конечно, дебил, но с проблесками сознания. Если хватают за талию, значит, без литературы никак нельзя.
- Но прости, я думала, ты знаешь, что...
- А хрен тебя разберет с твоими богемными заморочками. Может, тебя этот ФАКт и не останавливает.
- Но его-то должен останавливать, как ты думаешь?
- Не знаю. Я и раньше подозревал, что у него с Ниной Викторовной таки что-то есть. Должны ж и гомосеки как-то размножаться. Иначе их становилось бы все меньше и меньше, а, между тем, их - все больше и больше. Отсюда простой вывод: они размножаются активнее натуралов. Но, по законам биологии, между собой они плодиться не могут, и, ничего не поделаешь, приходится оскверняться с одинокими бабами, которых, например, бросил муж. Тем более, что и муж был ничуть не лучше.
- Да что ты несешь! Какой абсурд!
- Ага! Ты уже его защищаешь! С какой стати?
- От меня не убудет. А ты чего на человека нападаешь?.
- Ты только не строй из себя образец нравственности. Хотя, нельзя отказать в доброте женщине, которая всем дает. На вторую же встречу.
- Раскаиваюсь. - Она выдержала паузу и нанесла ответный удар. - Ну, и зачем понадобился этот спектакль с ребенком? Ты хочешь меня убедить, что у тебя молоко обсохло. Но, если хочешь знать, ни один взрослый мужчина не способен на такую выходку.
- Что? Что ты сказала? Я как-то не понял... - Быстрый поворот темы выбил Пельменя из колеи.
- Это не твой ребенок. Ты еще слишком мал и неопытен. А эта женщина, я думаю, сменила по меньшей мере двух мужей.
- Ну и что? - Он взял ироничный тон.
- И сделала несколько абортов. А ты представляешь дело так, будто она твоя невинная жертва. Если бы это действительно было так, то она бы тебя давно на себе женила, во мгновение ока!
- Допустим, не очень невинная. Я не подлец, чтобы связываться с девочками.
- Нет, ты все-таки подлец.
- Да, я подлец.
- И этим гордишься.
- Зато я видел одну интересную фотографию в журнале, так что тебе гордиться нечем. " Пентхауз".
- Да-да, тебя еще интересуют все эти фотографии. Можно подумать, что тебе некуда девать свой излишек энергии.
- Еще бы, если там изображена моя любимая учительница. По русской литературе.
- Там было видно лицо?
- А ты не президент, чтобы кого-то интересовало твое лицо. А вот дракончика этого помню хорошо. На очень интересном месте.
- Можно подумать, это единственный дракончик в мире.
- Все равно, я не желаю, чтобы вот такая беда приходила ко мне в класс и что-то там рассуждала о культуре, о женских образах у Тургенева, о Вечной Женственности у Блока...
- Хорошо. Не буду. Хотя, между прочим, Блок...
- Слушай, я все могу. Не доставай меня, хуже будет.
- Ты, может, меня убьешь? Как бы я тебя не опередила.
- Хорошенькое дело! Да что я сделал?
- Ничего. Ты ни на что и не способен. Только журналами утешаться, вместо того, чтобы хотя бы позвонить лишний раз. Я, как дура, жду целыми днями, когда мне уделят внимание... Хоть бы не сообщал мне, чем ты в это время занимаешься у себя в туалете!
- Играешь с огнем.
- Со щенком.
Он бросил трубку. И разревелся, как мог только в пятилетнем возрасте, от невыразимой злости. А Татьяна не плакала. Она уселась вязать, потому что мечтала о зимнем элегантном платье. Ее словно инеем покрыло холодное презрение. Она вдруг поняла, что это существо, приносящее ей столько разных эмоций, всего лишь подросток, мальчик, с несложившимся характером, которого шатает в разные стороны, и к которому нельзя еще подходить как к равному. Впервые он увиделся ей с птичьего полета - такая маленькая темная мятущаяся точка.
