- Что с вами, прекрасная Йовин? - Кинулся к ней с платком участливый Пельмень.
- Прекрати называть меня Йовин! Зачем ты меня все время обманываешь! Быстро, говори, что у тебя было с Женей?
- А мне наплевать на Женю. И растереть! Я совершенно самостоятельный человек и не надо мне тыкать в нос всякими Женями-жменями. Давай строить отношения как-то по-другому.
- Я забуду об этом только в том случае, если ты забудешь тоже. Но если я когда-нибудь увижу вас вместе... - По лицу Пельменя пробежала печальная тень.
- Можешь не сомневаться. Это я тебе обещаю точно. Что мне за интерес разговаривать с этой дрянью!
- Да что же вы так не поделили?
- Все! Мы все на свете не поделили! Пообещай, что больше никогда не будешь заговаривать со мной про эту скотину. - Уж лучше бы он ее похвалил. Когда мужчина ругает женщину, это в любом случае подло. Можно всегда оказаться на ее месте. Поэтому Таня, не поняв каламбура, возникшего из бесполости слов "Женя", "дрянь", "скотина" (несколько позже все прояснится), решительно встала и пошла в коридор.
- Постой! - Ринулся Пельмень, - Позвонить-то тебе можно?
- Звони, когда образумишься. - Он удивленно поднял брови. По лицу пробежало облачко мысли.
- Я образумился! Дай телефон! - Таня остановилась от неожиданности.
- Как?! Ты не знаешь моего телефона?!
- А я его порвал!
- А наизусть не помнишь?
- Забыл!
- Посмотри в классном журнале. - Тут уже Пельмень вытаращил глаза.
- Так что, мне ради этого в твою ... в школу переться? Другого пути нету?
- Приходи, милый, а то я тебе единицу влеплю. Тренируй память на числа.
- Ой-ой, напугала. - Таня хлопнула дверью, чуть не отрубив ему нос. Не успела сбежать пол-этажа по широкой лестнице, как наткнулась на Джокера с каким-то хиппи. Они поздоровались.
- Гэндальф, - Представился хиппи.
- Йовин. - Ответила Таня, дернув лицом. Джокер улыбнулся:
- О, так ты Йовин? Мы пойдем ко мне. Правда же? - Гордая дева кивнула головой.
- И останемся у меня на ночь. - Молчание - знак согласия. Они пошли на Малую Подвальную. По дороге она спросила у Гэндальфа:
- Вот этот Бродяжник, у которого я была, что вы о нем думаете?
- Самозванец он, а не Бродяжник, - Сурово ответствовал Гэндальф. Боромир он, на самом деле. В нем, конечно, много хорошего, но связываться опасно. На мечах он дерется неплохо, это нельзя не отметить, но... какая-то у него гнильца внутри, что ли. Что-то он о себе воображает такое непонятное... Бродяжником себя назвал! Тоже мне! Вот кто у нас Бродяжник. Гэндальф кивнул на Джокера.
- Вот-вот. - Поддакнул Джокер. - Давай не будем разводиться.
- Нет уж, - Вздохнула Таня. - Хорошо с тобой, конечно, но это все равно, что жить на Майдане Нэзалэжности. Твое место - снаружи дома. Ты способен создать уют в семье, только если играешь роль ненастья за окнами. А другой мужчина - настоящий, надежный, должен быть мягким креслом и огнем в камине. А я бы сидела у огня да слушала завывания мокрого ветра, да представляла себе, каково бедным прохожим сражаться с улетающими юбками и зонтиками.
- Точно. - Восхитился Гэндальф, а Джокер насупился.
- Нет никакого смысла свирепствовать, если тебя на порог не пускают. Угрюмо сказал он.
СОН ДЖОКЕРА
Закрываю глаза. На лазурном фоне перламутровыми буквами написана мантра. Она удаляется. Иду за ней. Она сжимается в точку. Приближаюсь и захожу в нее. Начинаю кружиться, как ольховая сережка и ввинчиваюсь в иное пространство. Вижу себя сверху. У меня на левом плече спит жена. Оказываюсь на подоконнике, решаюсь и прыгаю вниз, но, преодолевая боязнь высоты, лечу над городом. Заглядываю в чужое окно. Вижу Пельменя, который стоит у зеркала и смотрит на свое отражение. Потом он размахивается левой рукой и разбивает зеркало. Оттуда выходит еще один Пельмень и они начинают драться. Появляются мужчина и женщина, которые растаскивают их в разные стороны. Я начинаю беспокоиться, на месте ли жена, хочу вернуться домой но не могу найти дорогу. Меня окликает Сальвадор Гали с головой спаниеля и подает записку. Читаю: " Прости меня, я вышла замуж и уехала в Париж на твоей машине". Возвращаюсь домой, на ступеньках лежат цветы, как после похорон, а на диване спят моя Наташка и Пельмень. Понимаю, что они имеют право, потому что я здесь уже не живу.
