— Гениально сказано! Спасибо! — прослезился никем еще так сильно и много не любимый Барбосятинов. — Вы хоть и профессор, а иногда ничего себе.
ПОДЛЕНЬКИЕ ПЛАНЫ
Впервые за пятьдесят четыре года своего случайного научного существования Лосеву-Рогатову привелось быть полезным. Особенно сейчас, когда ступил и по своим собственным испачканным ботинкам, по знакомому с детства запаху, понял — куда. Теперь он не один, теперь мощная организация за его спиной стоит и взведенным пистолетом в девственный бок ненавязчиво, но ощутимо и больно тычет.
Так и сказали профессору:
— Вы наш человек. Мы с вами как альпинисты в горах, одной веревочкой связаны. Вы, как слепой ведомый, завсегда теперь внизу, под нами. Представьте на миг, что веревку вдруг обрезали. Не важно кто — вы, мы или стихийное бедствие. Важно другое — кто из нас двоих в пропасть упадет? Представили? Нет, кричать не надо, еще не больно. Достаточно всегда помнить про веревку и пропасть. И про то, что так будет с любым предателем, который юлить с нами попытается.
Юлить с ними профессор и не собирался. Во-первых, потому, что вообще юлить не умел. Он и плавал-то плохо. Во-вторых, потому, что страшно.
Они стелют мягко, но веры им… Раздевают догола, в душу с грязными ногами залазят. А для чего, спрашивается? Чтобы тебя получше разглядеть и ну какую помощь, — моральную, там, или материальную оказать, подмогнуть в трудную минуту? Дудки! Жди от них! Ты для них завсегда должон… якобы, во имя Родины, которая — они. И в которой тебе, если ты сам себе… то никто тебе… тем более они…
Пуще всего профессор боялся, а ну как пронюхают, что ему Небритый поручил, и что за верную службу обещал? Нет, не зря он сегодня всю ночь думать пытался.
Вот они что… нашими руками… а если не согласимся, всех по отдельности и каждого в групповухе… по самой строгой 58-й статье… с конфискацией полного довольствия и сладкого удовольствия… или сразу к стенке в самой неудобной позе… без мыла и выходного пособия… И что теперь?… Выхода нет… Или мы им, как они просят… или они нас, как мы не любим…
* * *
За неделю до великого праздника металлургов собрал профессор по частям в одно место своих аспирантов и перво-наперво серьезно с ними о старом заговорил.
— Хватит, молодежь, мелочевкой промышлять, — сказал как отрезал, а чтобы сомнений в его непонятной осведомленности не осталось, уточнил для ясности. — Дороги портить, — прищуренный взгляд на Юльку, — у заводов со счетов деньги тырить, — и Ваську заставил покраснеть, — наркотой липовой торговать, — здесь на полную катушку любимому Лехе перепало. — Это ли настоящая шпионская работа? Одна Наташа у нас человек серьезный, никакого вреда никому не приносит. Старые студенческие работы в Центр переправляет и смело дает…
— И вам тоже, — защитился от очередного возможного нападения Леха.
— Проценты к плану дает! — пояснил для особо тупых профессор. — Не перебивайте, агент Леха. Я так думаю: не для того я вас в ученые готовлю, чтобы потом, когда ваши мелкие пакости раскроются и перерастут в крупные скандалы, краснеть за вас! Пора, юные мои други, серьезным делом заняться.
— Бабушек через дороги переводить? — спросила сердобольная Наташа.
— Нет, в почетные доноры, — пожелал напоить всех своей разбавленной детскими излишествами кровью Васька.
— А вот и не угадали, — заелозил на стуле профессор. — Будем мы с вами коллективно П-та брать…
— В долю? — испугался за свой карман немного жадный Леха.
— Президента чего? Банка? — загорелся охочий до чужих кредитов Васька.
— Концерна? — предположила практичная английская подданная.
— Солнечной Башкирии? — сделала вид, что угадала направление поиска Юлька.
— На кой он нам сдался! Бери выше!
Стали брать выше. У кого на кого фантазии хватило.
— Росэнерго?
— У меня на него аллергия! Еще выше!
— Буша?
— Тьфу на тебя. Его нам ни в жисть не достать.
Устал профессор слушать, подсказать решил.
— Нашего, российского, который летчик, с самолета на горных лыжах и сразу на татами.
— Было бы что стоящее, — разочарованно молвила вторая ровно половина зааспирантуреных агентов женского пола.
