Этот Ибрагим очень быстро сходится с людьми и поэтому всегда в курсе всех дел. Он и о капитане многое успел разузнать. Оказывается, семья капитана перед самой войной уехала на Украину в отпуск, к родственникам, и там погибла. Бедный рвётся на фронт, мстить, а его пока не отпускают, потому что должен же кто-то и в военкомат те работать.
Вот и все пока новости. За меня не беспокойся. Хоть и подкатился к самому Северному Кавказу фронт, но до него ещё изрядно. Очень скучаю по тебе, родная, и по мамочке. Да, именно по мамочке. В такое тяжёлое время мать — это Родина, а родная мама — мамочка. Скучаю я и по ребятишкам, которые на уроках попортили мне много крови. Передай им от меня привет, кланяйся тётушке Санобар. И мою мамочку не забывай. Я ей тоже написал коротенькое письмо. Всем-всем мой солдатский (точнее — курсантский) «салам».
Нежно тебя обнимаю.
Навеки твой
Рустам.
Мухаббат погладила пальцами шершавые странички, прижала к груди, словно самого Рустама приголубила. Слёзы навернулись у неё на глазах. Девушка долго сидела не шелохнувшись, всё думала, мечтала. Наконец развернула другой треугольничек.
Расскажи ещё о себе, Рустамджан. И да минуют тебя вражеский огонь и пули! Расскажи, расскажи о себе, непобедимый воин…
Радость жизни моей, Мухаббат!
Доехал я до места назначения благополучно. Всё у меня хорошо. Занимаюсь боевой и политической подготовкой.
А теперь опишу всё по порядку. Посадили нас, будущих курсантов, в пассажирский вагон, вместе с гражданскими (женщины, дети, инвалиды). Притулился я на нижней полке, возле окна, загрустил. Никого знакомых нет, одиноко. Но недаром же говорят: «Коли суждено — иголку в стоге сена найдёшь». Гляжу — идёт по проходу парень, вылитый узбек. Я — ему: «Яхшимысыс, дустым!» Он от неожиданности вещмешок выронил из рук. Как кинется ко мне, чуть кости не переломал, обнимая. Теперь у меня новый друг, Фазыл Юнусов, из Паркента, бывший тракторист. Такой разбитной парень — только держись. Тут же свёл знакомство с пожилой женщиной. Он — ей: «Мамаша», она — ему: «Сынок». Прямо-таки породнились. Ну, а я — знаешь мою стеснительность — называю её тётей Фросей или Ефросиньей Петровной.
Мы с ней и по сей день дружим. Но об этом как-нибудь после. Скажу только, что Фазылджан — теперь жених Кати, дочки тёти Фроси. Ну, а тогда, в поезде, Фазыл мигом свою будущую тёщу очаровал. Она в Прохладную на базар ездила, табачок-самосад продавать. Тяжело ей живётся. Муж с сыном на фронте. Вот она и выкручивается — растит махру и приторговывает. Да только не очень искусна в этом хитром деле. Фазыл увидел табак, говорит: «Мамаша, давайте я его тут же в вагоне распродам». Она засмущалась, отвечает: «Что ты, сынок! Да как можно? Ты его солдатикам просто так раздай». «Будет сделано», — смеётся Фазыл, и только его и видели. Минут через десять возвращается. «Держите, мамаша, пачечку благодарностей в виде государственных казначейских билетов, подделка которых карается по закону, и ещё кусок мыла».
Тётя Фрося и так его благодарит и этак, а Фазыл вовсю заливается, узнал, где она живёт, договорился с нашим лейтенантом, чтобы Ефросинье Петровне вещички поднести. Лейтенант сперва было и слышать об этом не желал. Но Фазыл — парень языкастый, говорит: «У неё муж и сын на фронте кровь проливают. Как можно не помочь такой уважаемой женщине? Представьте себе на минутку, товарищ лейтенант, свою родную мамашу, изнемогающую под тяжестью двух мешков».
Лейтенант, как услышал о мамаше, даже похорошел. «Ладно, — говорит. — Но только чтобы порядок был. Как приедем, становись в конце строя с тетифросиными мешками».
Мы так и сделали. Ох и благодарила нас тётя Фрося! В гости приглашала. Мы пообещали обязательно навестить её — и марш-марш бегом, строй догонять.
Пришли в училище. Первым делом, как положено, погнали нас в баню. В жизни я такого ужаса и наслаждения от мытья не испытывал. Баня с русской парной — полка такие, вроде лестницы. Затащили ребята меня с Фазылом на самый верх и ну веником хлестать. Мы задыхаемся в пару, вопим, а братва хохочет: «Русская баня, — смеются, — первое дело для солдата».
