Ролан Барт о Ролане Барте - страница 5
1. Французская писательница (1746—1830).
О глупости я вправе...
Из музыкальной игры, которую он каждую неделю слушает по «Франс-мюзик» и которая кажется ему «глупой», он извлекает следующее наблюдение: глупость — это, должно быть, такое плотно-неделимое ядро, что-то первичное; ее никак нельзя научно разложить (будь возможен научный анализ глупости, все телевидение бы рухнуло). Что же это такое? Какое-то зрелище, эстетический вымысел, а может, фантазм? Может, нам хочется самим проникнуть в эту картину? Это красиво, удушливо, странно; так что о глупости я вправе сказать, в общем, только одно — что она меня зачаровывает. Зачарованность — именно таково, должно быть, чувство, которое внушает мне глупость (если называть ее по имени): она сжимает меня (она неподатлива, ничто ее не пленит, она сильнее вас в игре в «горячую руку»).
Любовь к идее
Одно время он был увлечен бинаризмом; бинаризм составлял для него настоящий предмет любви. Ему казалось, что применениям этой идеи нет конца. То, что все можно высказать с помощью одного лишь отличия, вызывало у него какую-то радость, вновь и вновь удивляло.
В интеллектуальной жизни многое устроено так же, как в жизни любовной, и в бинаризме ему нравилась особая фигура. Позднее он обнаружил ту же самую фигуру в противопоставлении положительных и отрицательных ценностей. Должно быть, семиология (в его сознании) отклонилась от курса прежде всего благодаря принципу наслаждения: отказавшись от бинаризма, семиология стала ему уже мало интересна.
Буржуазная барышня
В разгар политических волнений>1 он играет на пианино и рисует акварели — сплошные псевдозанятия буржуазной барышни XIX века. — Но посмотрим с другой стороны: а что в практике буржуазной барышни тех времен выходило за рамки ее женского и классового положения? В чем была утопичность этой практики? Барышня производила бесполезно-тупо, для себя самой, но все же производила: такая была у нее форма траты.
1. Очевидно, подразумеваются события мая 1968 года.
Любитель
Любитель (занимающийся живописью, музыкой, спортом, наукой без стремления к мастерству и без состязательности) продлевает свое наслаждение (amator— тот, кто знай любит да любит); он никоим образом не герой (творчества, исполнения); он даром (бесцельно) располагается в означающем — в непосредственноокончательном материале музыки или живописи; в его практике обычно не содержится никакого рубато (когда объект похищается ради его атрибута); он является — или, возможно, будет — контрбуржуазным художником.
За что Брехт упрекает Р.Б.
РБ. все время старается как-то ограничить политику. Разве он не знает, что написано у Брехта словно специально для него? «Допустим, я хочу жить так, чтобы политики было поменьше. Это значит, что я не хочу быть субъектом политики. Но я вовсе не хочу побольше быть объектом политики. Однако приходится быть либо объектом, либо субъектом политики; иного не дано; нечего и думать о том, чтобы не быть ни тем, ни другим или же и тем и другим сразу; оттого я по необходимости должен заниматься политикой и даже не могу сам определять, как много мне ею заниматься. Тем самым вполне возможно, что мне придется посвятить политике — а то и принести ей в жертву — всю свою жизнь» («Социальнополитические сочинения»).
Его место (его среда) - язык: здесь он приемлет и не приемлет, здесь его тело терпит или не терпит. Так что же: жертвовать своей языковой жизнью ради политического дискурса? Он согласен быть субъектом, но не говорителем политики (говорителъ — это тот, кто изрекает ее дискурс, излагает и одновременно вменяет, подписывает). Именно потому, что ему не удается отделить политическую реальность от всеобще-повторяющегося дискурса, политика и вызывает у него отторжение. Но он хотя бы может превратить это отторжение в
