– Аллах, рядом с которым на нижнем троне сидит пророк, видит тебя, интересуется тобой, следит за каждым поступком и за каждой мыслью, ибо он ведь определил тебе такую особую, благословенную участь – жить с султаном, дать миру нового султана.
Бремя страстей, страданий, коварства и тщеславия скрывалось в каждом камне, под каждой ступенькой, за каждой ячейкой решетки, в каждой складке одежды.
Хюррем смеялась:
– Я рада.
– Ты слишком много занимаешься науками, это может повредить священному плоду.
– Разве может повредить кому-либо избыток ума?
– Твой ум не может передаться сыну.
– А кому же он передастся? Да еще и неизвестно, сын будет или дочь.
– У тебя высокий живот – это признак того, что будет сын. Мусульманские сыновья стоят в материнском лоне на ножках, ибо они воины Аллаха.
Наверное, они все были убеждены, что у Хюррем будет сын, ибо угождали ей изо всех сил, даже смешно становилось.
Зато неизмеримую боль причиняла ей Гульфем[107], которая, может, больше всех страдала от зависти к Хюррем (о Махидевран теперь не было речи, потому что и самой Махидевран не было в Баб-ус-сааде) и в муках бессонных ночей вынашивала в душе месть маленькой роксоланке, ибо женщины рождены для соперничества, а не для дружбы.
Гульфем пришла в покои Хюррем, когда та вела какой-то глубокомудрый спор с двумя учеными евнухами.
– О Аллах, ты повредишь своему ребенку! – воскликнула одалиска.
– Уже слыхала это, – спокойно ответила Хюррем. – Ты что-то хотела?
– Хотела тебе показать одну изумительную вещь.
– Приди потом. Видишь, я занята.
– Эта вещь от его величества султана.
Хюррем сделала знак евнухам, чтобы они вышли. Глянула на Гульфем строго и недоверчиво:
– Ты не обманываешь? Действительно от его величества? Для кого же? Для меня?
– Не все же для тебя! Это уже для меня!
Стала разворачивать парчовый платок, вынула что-то маленькое, четырехугольное, показала черепаховую коробочку. Раскрыла, подала Хюррем.
– Погляди, какие жемчуга. Это подарок султана. Он прислал мне с Родоса.
– Тебе? – Хюррем не могла опомниться. В глазах у нее потемнело. Проклятие! Проклятие! – Почему же именно тебе?
– Потому, что я написала его величеству письмо о том, как я люблю его и рвусь душой и телом к его царственным следам.
– Ты написала? Разве ты умеешь писать или читать? Ты ведь не умеешь ничего!
– Я попросила уста-хатун, и она написала. И теперь я получила подарок. Погляди, какие жемчуга. Они розовые, как мои перси.
Хюррем ударила ее снизу по руке, жемчуг рассыпался по ковру. Гульфем с ужасом смотрела на пустую шкатулку.
– Что ты наделала?! Как ты смела?! Подарок падишаха!
Хюррем хлопнула в ладоши, когда служанки возникли в дверях, указала на ковер:
– Возьмите венички и подметите. Повыметайте все, что здесь есть.
– Тебя накажут! – визжала Гульфем, падая на колени и торопливо собирая жемчуг. – Тебя накажут тяжко и жестоко!
– Уже наказана, – успокоила ее Хюррем, – наказана, и давно. Разве ты можешь понять?
В тот же день, проклиная свое неумение писать по-турецки и вменив себе в обязанность выучиться как можно скорее, попросила добрую старую женщину послать султану несколько слов от нее, Хюррем. Казнилась и каялась. Искренне или нет, то уж ее дело. Пусть он думает как хочет.
Пошла к валиде и попросила заменить ковры в покое, отдать их Гульфем или еще кому-нибудь. А ей постлать новые. Может, белые, как у самой валиде. Султанская мать не преминула воспользоваться случаем напомнить Хюррем о всемогущем Аллахе. Семьдесят две тысячи раз на день заглядывает Аллах в нутро человеку, в душу и в сердце, чтоб узнать, чем они наполнены, не осквернены ли.
– Будьте уверены, – успокаивала ее Хюррем, – у меня душа чиста. Если бы вы только знали, как она чиста!
Теперь за нею ухаживали и берегли от всего злого и даже непостижимого. От кара-кура, злого духа, который наваливается ночью, во сне, и душит человека, помогает лишь железо под подушкой, и сама валиде подарила Хюррем маленький ятаган, так густо усыпанный самоцветами, что он уже был и не оружием, а только драгоценностью. Старую бабку-Ал, которая подстерегает рожениц, вырывает у них из груди легкие и бросает в море, можно было отогнать, держа у кровати иголку и повторяя сто тринадцатую суру Корана «о защите от зла дующих на узлы, от зла завистника, когда он завидовал!».
