Может, это и придало ему силы решиться сообщить Хюррем о требовании муфтия возвратить Шемси-эфенди на должность воспитателя маленького Мехмеда.
К его удивлению, Хюррем восприняла эту тяжелую для нее весть спокойно.
– Вы не сказали муфтию, что это мое требование – устранить Шемси-эфенди? – лишь спросила она, как показалось Сулейману, встревоженно.
– Это была моя воля.
– Женщина создана для клетки, – невесело улыбнулась Хюррем.
– Женщина, но не султанша хасеки! – с не присущим ему пылом воскликнул султан.
– Но с муфтием не может состязаться не то что слабая женщина, но даже всемогущий султан. И тысячеверблюдный караван зависит от одного-единственного осла, идущего впереди.
Она издевалась теперь уже над самим султаном, но он простил ей это издевательство, поскольку чувствовал себя виноватым перед Хюррем, более же всего – перед собственной слабостью.
Хюррем склонила к нему голову, будто отдавала ему себя и свою жизнь, и неожиданно попросила:
– Мой повелитель, сделайте так, чтобы валиде была милостивее ко мне.
– Но разве моя державная мать не держит весь гарем под защитой благополучия?
Она еще ниже склонила к нему свою беззащитную голову.
– Пусть она будет милостивее ко мне!
Необъяснимое упорство, непостижимое желание! Он не знал, что Хюррем теперь легко раздражалась, часто плакала, может, от жалости к себе, а может, от гнева на других. Для него она оставалась неизменной, желал видеть ее веселой, смеющейся, беззаботной, даже в ее уме нравилась ему какая-то беззаботность и дерзость, ибо упрямой понурости, коей сам был переполнен до краев, не терпел ни в ком, особенно в людях близких.
– Я не понимаю твоего желания, – почти отчужденно молвил Сулейман.
Хюррем сверкнула на него зеленым огнем, но сразу и пригасила тот огонь, присыпала его шелковистым пеплом покорности.
– Устройте свадьбу, ваше величество!
– Свадьбу?
Эта женщина могла удивить самого Аллаха, для которого нет ничего сокрытого ни на земле, ни на небе.
– Какую свадьбу?
– Не для меня, а ради меня, мой повелитель.
Султан погладил ее по голове, снисходительно похлопал по щеке.
– Если бы сказали, что свадьбы происходят на небе, женщина приставила бы лестницу даже туда. Но о чьей свадьбе ты хлопочешь?
– Султанской сестры Хатиджи. Если вы дадите ей мужа, валиде будет милостивее ко мне. Обе будут. Валиде и ваша царственная сестра Хатиджа. Я убедилась в этом, когда вы выдали свою сестру Хафизу за Мустафа-пашу. Сельджук-султания, выданная за Ферхад-пашу, никогда не причиняла мне огорчений…
– Я не думал над этим, – сказал Сулейман. – Для моей младшей сестры нужен муж, достойный ее положения и ее редкостной красоты.
– А ваш великий визирь, ваше величество?
Султан почти отшатнулся от нее. Ее слова граничили с колдовством.
– То же самое мне говорила моя царственная мать. Вы сговорились?
Она его не слушала, продолжала свое:
– Я же говорю вам, тогда валиде будет милостивее ко мне. Кутлу мюбарек олсун – да будет свадьба счастливая и благословенная.
Последние слова она пропела, вскочив и повеяв на Сулеймана молодым ветром своего тела, а он сидел, изнеможенно откинувшись на парчовые подушки, восхищенный до беспамятства этой неисчерпаемой в своих неожиданностях женщиной, которая умеет угадывать сокровеннейшие намерения, слышать слова, сказанные и не ей, перекладывать свои мысли в твою голову так, что ты считаешь их своими, веришь в них, не имеешь никаких сомнений.
– Над этим надо подумать, – сказал султан, который хорошо знал, что никогда не следует торопиться, разве лишь в том случае, когда предаешь человека смерти, ибо с врагом надо расправляться беспощадно и незамедлительно, пока он не опомнился и не бросился на тебя.
Можно было бы, правда, еще спросить у Хюррем, почему она уверена, что Ибрагим будет наилучшим мужем для Хатиджи. Но к лицу ли ему спрашивать? Султаны не удивляются и не спрашивают. Для них открыто все, что для простых смертных за семью замками. Кроме того, что может сказать женщина? Валиде, когда он полюбопытствовал, почему бы она хотела иметь зятем Ибрагима, сослалась на то, что великий визирь – любимец не только султана, но и всей султанской семьи, словно бы этого было достаточно. Любимцем может быть и придворный шут, у Сулеймана есть любимый капиджи, который всегда приветствует султана близ Баб и-Гумаюн, но не станешь же отдавать царскую сестру за кого-нибудь из этих людей!
