— А, я понимаю, — сказал швед. — Это будет очень весело.
— Есть добрых полдесятка мест, куда можно отправиться, — продолжал лейтенант. — Неподалеку отсюда очень много живописных уголков: — «Прыжок Влюбленного», «Черная Гора», «Аббатство Бир-Феррис».
— Последнее местечко не из дурных, — прервал Чарли. — Руины для пикника самое лучшее место.
— Ладно, идет. Много ли до него пути?
— Шесть миль, — сказал Тревор.
— По дороге семь, — с солдатской точностью поправил полковник. — Мы с миссис Ундервуд останемся дома. Вы все свободно уместитесь в коляску, за кучера можете быть сами поочередно.
Мне нет надобности упоминать, что это предложение было встречено всеобщими аплодисментами.
— Ладно, — сказал Чарли. — Через полчаса экипаж будет готов. Поэтому не будем терять времени. Нам нужно лососины, салату, крупных яиц, кипяченой воды — целая куча вещей. Я возьму на себя напитки. А вы, Лотти?
— Я займусь посудой.
— Я — рыбой, — сказал лейтенант.
— А я — овощами, — прибавила Фан.
— Ну, а вы, Гастер, какое амплуа себе изберете? — спросил Чарли.
— По правде сказать, — ответил своим певучим голосом швед, — выбор у меня невелик. Но я могу помочь дамам, а потом сумею оказаться полезным вам в приготовлении того, что вы называете салатом.
— В последнем амплуа вы будете иметь больше успеха, чем в первом.
— А? Что вы сказали? — спросил он, вдруг оборачиваясь ко мне и краснея до корней волос — Да! Ха, ха! Хорошо сказано!
И он с фальшивым смехом крупными шагами вышел из комнаты.
— Послушайте, Лотти, — тоном упрека начал мой жених, — вы обидели этого человека.
— Я, право, не нарочно, — оправдывалась я. — Если хотите, я пойду и скажу ему это.
— О! Не стоит того, — вмешался Дэзби. — С такой рожей как у него, человек не вправе быть таким обидчивым. Он живо успокоится.
Я право, не имела ни малейшего намерения оскорбить Октавия Гастера, но тем не менее была очень зла на себя за то, что причинила ему неприятность.
Уложив в корзину ножи и тарелки, я увидела, что другие еще не справились со своей работой.
Момент показался мне как раз подходящим для того, чтобы извиниться за мою необдуманную фразу.
И вот, никому не сказав ни слова, я быстро пробежала по коридору к дверям комнаты нашего гостя.
Легкость ли походки была тому причиной или пышность ковров Тойнби-Холла, только мистер Гастер не заметил моего присутствия в коридоре.
Дверь его комнаты была открыта.
Я подошла ближе и заглянула в дверь.
В позе доктора было что-то такое странное, что я буквально окаменела на месте от удивления.
Он читал, держа в руке газетную вырезку, содержание которой, видимо, очень забавляло его.
Но в его веселости было что-то страшное: все тело его содрогалось, но губы не издавали ни звука.
На лице, которое я видела в профиль, было выражение, какого я еще не видала в жизни. Я могу сравнить его только с восторгом дикаря.
В тот самый момент, как я собиралась сделать шаг вперед и постучать в дверь, он снова содрогнулся всем телом и бросил бумажку на стол, а затем поспешно вышел из комнаты в другую дверь, ведшую через прихожую в биллиардную.
Шаги его затихли вдали, и я снова оглядела комнату.
Что именно, какая смешная вещь могла вызвать такую веселость в таком серьезном человеке? Это, очевидно, должен был быть какой-нибудь юмористический шедевр.
На свете есть мало женщин, обладающих принципами, которые могли бы оказаться сильнее любопытства.
Внимательно оглядевшись и убедившись, что в коридоре никого нет, я скользнула в комнату и взяла со стола вырезку.
Это был кусок страницы английской газеты; его, видимо, долго хранили и не раз перечитывали: некоторые строчки можно было прочитать только с большим трудом.
Текст этой вырезки, по-моему, был далеко не смехотворного характера.
Если мне не изменяет память, вот ее содержание:
«ВНЕЗАПНАЯ СМЕРТЬ В ДОКАХ
Во вторник утром найден мертвым в своей каюте владелец паровой барки „Ольга“.
По имеющимся сведениям, покойный обладал очень вспыльчивым характером и имел частые стычки со своим судовым хирургом.
В день своей смерти он вел себя особенно буйно, обзывая хирурга некроманом и поклонником дьявола.
