— Прекрасные новости, верно? — кивнула Трисия в мою сторону.
— Еще бы! Удивительно, как люди могут недооценивать Молли! — Он снова взял меня за Руку и нежно пожал ее, покуда Трисия и Кэссиди за его спиной заговорщически округляли глаза и подмигивали мне. Хорошо, что вокруг было столько посторонних, а то бы я вскочила с места и завизжала: «Вы слышали, что он сказал обо мне? Все слышали?»
Сообразительная Кэссиди встала первой:
— Ох ты, вечно забываю, где у них туалет.
Менее сообразительная Трисия ткнула пальцем в нужном направлении, но Кэссиди выразительно двинула бровью:
— Ты уж лучше проводи меня, Трисия.
Ухмыляясь, мои подружки двинулись прочь, а я тупо смотрела им в спину, лишь бы не поворачиваться к любимому. Легче не стало, когда он заговорил:
— Потрясающе выглядишь.
Я все-таки повернулась к нему и убедилась, что цвет его синих глаз сделался еще более насыщенным с тех пор, как я в последний раз заглянула в них. Я слегка облизнула губы — не капает ли бешеная слюна — и ответила:
— И ты тоже.
Он очень внимательно пригляделся ко мне и сказал:
— Спасибо, что позвала.
— Спасибо, что пришел.
— Послушай, ты как — ничего?
Пожать плечами и буркнуть что-нибудь, не выдавая подлинных чувств? А как же наставления Кэссиди насчет открытости и откровенности? Иисус тоже велел говорить правду.
— Мне было плохо. А тебе?
Он дергает плечом:
— Плохо. И поделом. Время, видишь ли, потребовалось на размышления. Вот я и думал: все о тебе да о тебе.
Я крепко прижала пальцы к его губам: не рассыплется ли он от моего прикосновения на мерцающие точки — голограмма, созданная моим воображением из желания и тоски? Но он лишь поцеловал мои пальцы и не стронулся с места. Он вернулся, он действительно здесь.
— Я скучала, — тихо шепнула я.
Он кивнул, снова взял мою руку, прижался губами к ладони. Так бы и оставалась с ним рядом, тысячу лет, и ничего больше не надо, — но тут же я получила и больше.
— Прости меня, — по-детски просто сказал он.
Выразительный или запоминающийся ответ не шел на ум, только и выскочило:
— И ты меня.
— Ты молодец. Новая работа как раз для тебя.
— Не уверена.
— Ты справишься.
— Оливия Эллиот подозревает, что ее отца убили.
— Не расслышал.
Эти слова вырвались прежде, чем я успела подумать, — прежде, чем я заметила, что подумываю произнести их. Что к этому добавить? «Ой, облажалась?» Так нет же, я еще раз повторила для полной ясности:
— Говорит, ее отца убили.
— С чего вдруг?
— Выкладываю все карты на стол. Не буду больше ничего от тебя скрывать.
— Не «с чего ты мне сказала», а «с чего она взяла»?
Не от шампанского ли так разгорелись мои щеки? Нет, не от него. Чувство вины — отличный рецепт для придания девичьему личику румянца.
— Пока не знаю, интервью назначено на завтра. Мы договаривались по телефону, и она сказала об этом, так что я решила тоже сказать, чтобы ты не подумал, что я не хочу говорить, а то раньше так у нас было, и сейчас я тоже хотела промолчать, но поняла, что так больше нельзя, если не хочу, чтобы у нас опять разладилось.
Кайл крепче сжал мою руку, но я и так заметила, что дыхание вот-вот иссякнет — намного раньше, чем мои жалкие попытки самооправдания. Я смолкла, вжалась в спинку диванчика и силой воли попыталась заглушить усиленное сердцебиение. Ага, выровняешь дыхание, когда мой красавец всем телом наклоняется надо мной и его губы почти касаются моих губ.
— Мы с тобой можем обсудить все наши проблемы, разберемся с ними? — прошептал он.
— Их всего ничего, — также шепотом ответила я.
— Может, и вовсе ничего нет.
— Хорошо бы.
Он наклонился еще ближе ко мне, наши губы соприкоснулись. Мурашки побежали у меня по затылку и шее. Я с трудом разбирала его слова:
— Ведь это все лишь передозировка, а не убийство.
— Так в газетах.
— Это подтвердило вскрытие.
— Точно?
— Точно. Я заглянул в дело.
— Заглянул в дело? — с шепота я сорвалась на крик.
Кайл слегка отодвинулся, чтобы получше разглядеть меня и сообразить, довольна я или нет. Но я сама еще не решила.
— Что ж, и я выложил свои карты, — сказал он. — Я хотел понять, во что ты на этот раз впуталась.
— И какие проблемы из этого воспоследуют?
