«Очень удобно», вновь подумал Волконский. Уж не его ли драгоценный батюшка стал причиной отбытия бедного доктора на фронт? Хотелось бы думать, что это не так, но Мишель отчего-то уже не сомневался в подлости господина Гордеева.
— Какая она, эта Алёна? — Спросил он тогда, и немалых трудов стоило произнести это имя без презрения. — Способна, по-твоему, на решительные меры?
Решительные меры? Такие, как убийство княгини Волконской, например? — читался в глазах Семёна немой вопрос. Но, увы, вопреки скромным надеждам Мишеля, старый управляющий покачал головой.
— Не думаю, ваше благородие. Оно, конечно, кто её знает, но всё-таки непохоже, чтоб могла. Она хваткая, это да, своего не упустит. Неприятная и высокомерная — безусловно, с этим тоже никто поспорит. Но чтоб решительные меры… это, хм, вряд ли. — Семён вздохнул и развёл руками. — Правда, женщины на редкость коварные существа, с ними никогда и ни в чём нельзя быть уверенными. Сегодня улыбаются тебе в лицо, а назавтра уже готовы всадить нож в спину.
Это определение заставило Мишеля улыбнуться.
— Значит, в нашей квартире на Остоженке теперь командует она?
— Очень вы правильно подметили, ваше благородие. Именно «командует», точнее не скажешь. Не успела приехать, а уже начала устанавливать свои порядки. Господь свидетель, при Юлии Николаевне такого отродясь не бывало, царствие ей небесное! — Управляющий перекрестился, и, состроив скорбную мину, пожаловался Мишелю: — Она приняла меня за дворецкого и прямо с порога велела идти и готовить комнату для её сына! Ах, да, я не рассказал вам о её детях…
— А что, они стоят того, чтобы о них рассказывать? — С сомнением спросил Мишель.
— На мой взгляд, да. — Тихонько ответил Семён, отведя глаза, на случай, если молодому хозяину такой ответ не понравится. — Сынок-то, мальчишка ещё совсем, ничего интересного из себя не представляет, а вот барышня уж больно любопытная. Александра Ивановна, стало быть.
— И что же в ней такого любопытного? — С самым искренним безразличием спросил Мишель, спросил исключительно чтобы не расстраивать управляющего, которого прямо-таки распирало от желания передать ему последние сплетни. А на деле они Волконского мало интересовали, ровно как и девушки, ниже его по происхождению, и в особенности девушки, имеющие хоть какое-то отношение к этой проклятой Алёне.
— Говорят, она с детских лет работала у отца в клинике медсестрою. Доктор Воробьёв, по просьбе Алёны Александровны, сопровождаемой звонкой монетой вашего батюшки, пообещал ей практику у себя в Басманной больнице, если она согласится уехать в Москву.
— Согласится? — Мишель подумал, что ослышался.
— Да. Уж больно не хотела она уезжать! Но уговорами они её воли не сломили, и тогда Ивану Кирилловичу пришлось привезти её силой. Говорят, она так сопротивлялась, что сломала Георгию нос.
Сломать нос Георгию не получилось даже у самого Мишеля, потому слова Семёна вызвали у него невольную улыбку.
— Оставили бы её там, раз так, и дело с концом. — Сказал он на это, но управляющий покачал головой.
— Алёна Александровна настояла, а ваш батенька не решился перечить. Я так понимаю, она хочет сделать из дочери настоящую девицу на выданье, чтобы, впоследствии, обогатиться, заключив выгодный союз. Иван Кирилыч это понимает не хуже моего, а потому лично привёз Александру Ивановну в город.
— А тебе-то откуда столько всего известно? — Полюбопытствовал Мишель, ибо осведомлённость Семёна, ни разу в жизни не бывшего в загородном имении Волконских, действительно, казалась странной.
— Что-то от Георгия узнал, когда ему горничная помогала кровь оттирать, что-то от Катерины Михайловны.
— От Кати? А она, стало быть, тоже интересовалась нашими будущими родственниками?
— Да. Они же с графом Авдеевым хорошие друзья. Там, в имении, он у неё ближайший сосед, и единственная отрада. Да и здесь частенько захаживает на чай. Вот она у него и выпытала всю подноготную, а я что-то из их бесед подслушал, что-то сам спросил. — Признался честный Семён, и пояснил: — Вроде как, Сергей Константинович с этой Александрой… м-м… в романтических отношениях состоит, поэтому ему больше других об этой семье известно.
