Я делаю шаг в сторону, и нагибаюсь, чтобы посмотреть. В этот момент из глаз у меня сыпятся искры, я чувствую адскую боль в затылке, и передо мной на мгновенье все пропадает.
Что-то случилось с телом, оно совсем не слушается меня. Заботливые крепкие руки подхватывают и куда-то тащат, в какую-то машину.
Там, в тепле, мне становится чуть-чуть лучше.
Мы куда-то едем…
Меня куда-то везут…
Бандиты?.. Но зачем везти?.. Деньги вроде бы в кармане, чувствую ногой их упругую толщину. Зачем?..
Пробую пошевелиться, но меня сдавливают с двух сторон крепкие бока:
— Молчи.
Я молчу, в машине тоже никто ничего не говорит. Просто она едет куда-то.
Мы долго едем, так что я совсем прихожу в себя, только продолжает немного ныть затылок. Из-за денег, это наверняка, — что-то наш финансовый знаток не предусмотрел. По молодости лет.
Отдуваться теперь предстоит мне.
Нет, точно, — ему обязательно нужен свой паспорт.
В середине пути мне нахлобучили на глаза мою же шапку, так что вторую часть дороги я не запомнил. Сняли ее, когда мы остановились в каком-то дворе, то ли заводика, то ли мастерской, потому что здесь всюду валялись гнутые производственные железки, впрочем, изрядно проржавевшие.
— Пошли, — сказали мне, и бесцеремонно так подтолкнули.
Мне, привыкшему к общению с менеджерами, было неприятно.
Мы прошли по небольшому безлюдному цеху, свернули в коридор и остановились у первой же двери.
Один из парней заглянул внутрь и сказал:
— Доставили.
Там, должно быть, меня ждали, потому что дверь открыли пошире, чтобы я мог пройти, — ну, и провели в помещение.
Только что я был в обшарпанном заводском коридоре, и вот — оказался в самом современном офисе.
Стены его — матово белые, слева белый кожаный диван и такие же два кожаных кресла, — с белым журнальным столиком посередине. В центре кабинета буквой «Т» председательский стол, к нему приставлен стол для гостей, — и это все коричневой полировки прекрасного дерева.
Справа секретарский столик с функциональным рабочим креслом на колесиках. Там стоит компьютер. За секретарским местом, — мужик в кожаном пиджаке, он играет в какую-то игру, и так увлечен игрушечной конницей, которая идет в атаку, что не заметил моего появления.
Остальные трое парней, тоже в кожаных пиджаках, один за начальственным столом и двое невдалеке, заметили, — они не спускают с меня внимательных глаз.
— Привет, — говорит тот, кто поглавней, — документы есть?
— Сейчас посмотрим, — отвечает голос сзади, и я чувствую, как шаловливые ручки запрыгали по мне, легким каким-то изящным движением освобождая карманы от содержимого.
Але! — все мое хозяйство оказывается на столе, перед кожаными парнями. В том числе паспорт.
— Гордеев Михаил Павлович, — читает главный, потом смотрит на фотографию, а следом на мое лицо, — все сходится.
— Вы — Гордеев Михаил Павлович? — спрашивает он.
— Мне разбили голову, — говорю я.
Главный пожимает плечами, продолжая листать паспорт. Это крепкий коротко стриженный, моих лет, парень. Моих лет и даже моего роста… Может быть, мы ходили в один детский сад, — только я его не помню.
— Как же так, Михаил Павлович, — отложив в сторону документ, говорит он, — делиться надо…
Под пиджаком на нем черная рубашка и золотая цепочка на шее, — мода бандитов девяностых. По ящику во всех сериалах про благородных бандитов, самые благородные ходят по такой моде, — в черных рубашках и с золотыми цепочками на шеях. Чем черней и чем золотистее, — тем благородней.
Но сейчас-то, две тысячи третий, — заканчивается. Или это уже форма?
Странно, я не особенно испуган и, несмотря на боль в затылке, не теряю способности рассуждать. Например, понимаю: то, что мне нахлобучили шапку на глаза — хороший признак, а то, что честно заработанные общественные деньги лежат сейчас на столе перед незнакомыми людьми, — плохой.
— У нас деловое предложение, — говорит главный, не предлагая мне сесть. — Вы женаты?
— Мне разбили голову, — говорю я.
Он смотрит на меня повнимательней, он никак не может понять, при чем здесь моя голова.
— И что? — спрашивает он.
— Да извиниться нужно. Хотя бы ради приличия… — говорю я.
