— Ладно, что с тебя взять! — Василий махнул рукой. — Освободил, и то ладно. Когда возвернемся обратно — грамоту вольную получишь. И деньгу кое-какую на первое время. Я добро помню… — Василий закашлялся, выплюнул тягучий сгусток крови. Отдышавшись, проговорил: — Торопиться надо. Думается мне, что ногаи задумали что-то недоброе. Когда был у них, видел, что готовятся к чему-то. Хоть и не понимаю их языка, но догадался. Дорогу к селению найдешь?
Михалко почесал грязной пятерней спутанную бороду, неуверенно кивнул.
— Тогда двигаемся далее. — Василий поднялся, погрозив кулаком в сторону леса, проговорил зло: — Я кишки этого хана на кулак намотаю. Долго будет помнить мое унижение. Палец, на коем царский перстень покоится, вместе с башкой отрублю!
Сказав так, пошел следом за Михалко, полностью доверившись его чутью.
* * *
— Беда, хан! Русс пропал. Не иначе как духи леса утащили его с собой. — Начальник сторожевой сотни распластался у ног Каюма.
— Где? — Хан пнул ногой обнаженную голову.
— Там! — Сотник махнул рукой себе за спину.
Хан переступил через лежащего воина, прошел к месту, где содержали пленника. Увидел мертвого воина с перерезанным горлом. От злости у Каюма заходили желваки. Страшно посмотрел на сотника.
— А его, — кивнул на мертвеца, — тоже духи леса зарезали?
Сотник упал на колени, проговорил чуть слышно:
— Прости, недоглядел.
— Ты заслуживаешь смерти. — Хан смерил воина презрительным взглядом. — Ты забыл, что мы находимся в походе и все подчиняемся единому закону и единому богу. Богу войны Сульде. Поэтому ты умрешь.
Каюм шевельнул пальцами, клинок рассек воздух и обезглавленный сотник свалился в траву.
Немного успокоенный хан вернулся в центр становища. «Казнь пойдет на пользу воинам», — подумал, усевшись на седло. Тем злее будут, когда пойдут на штурм города. А русса жаль. Так хотелось преподнести его в дар… Но ничего, боги все решают за нас, значит, так надо было. Если штурм удастся, то там они наберут новых полоняников и вернутся домой героями, о которых еще долго будут слагать легенды.
Когда стало смеркаться, вернулся посланный на разведку воин. Он был в пыли с головы до ног, и только глаза лихорадочно блестели, выдавая нетерпение.
— Какие вести принес своему хану?
— Я исполнил все, что ты велел! — Воин вздохнул, успокаиваясь, и начал рассказывать: — Городок, что лежит перед нами, небольшой и стены в нем невеликие, а местами и худые. Долго я наблюдал, как входили и выходили из него воины и жители. Селян было больше, и я думаю, что людей там немного… — он осекся своей дерзости, взглянул на хана.
— Продолжай! — Каюм сцепил пальцы на животе.
— В город ведут две дороги. Если перекрыть обе, то гарнизону будет некуда деваться. Они окажутся запертыми и легко лягут под наши мечи. — Воин замолчал.
— Сколько воинов ты насчитал у руссов?
— Тридцать десятков, хан. Да жителей десятков пять.
Каюм откинул в сторону валявшиеся под ногами сухие ветки, велел воину:
— Начертай то, что видел.
Воин взял в руки перо с косо притупленным наконечником из тонкого тростника, примерился и начал выводить рисунок. Временами он поднимал глаза к небу, беззвучно шептал, шевеля губами и вспоминая виденное. Каюм внимательно следил. Ни один раз рука у него не дрогнула. Значит, прав оказался хан, выбрав этого востроглазого воина в разведчики. Подметил все точно. Закончив, склонил голову.
— Это все, что я видел.
Каюм задумался. Воинов у руссов меньше, чем у него. Это хорошо. Но они сидят за стенами и много положат его богатырей, прежде чем откроют ворота. Это плохо. У него нет ни приставных лестниц, ни стенобитных орудий, чтоб разломать эти стены. Но у него пять сотен славных бахадуров, озверевших от бездействия и жаждущих крови. Они готовы идти за ним, куда он ни пожелает. Это хорошо. Тогда надо брать хитростью. В этом — единственная его удача.
Прервав размышления, Каюм велел сторожевому воину подозвать сотников. Когда все собрались, он встал, обошел место, где был начертан рисунок.
— Сегодня на рассвете мы пойдем на приступ крепости руссов. Взяв ее, вернемся домой еще с одной победой и полными сумами золота.
