— В комсомоле давно?
— Да, и вместе с тем уже пятый год в партии.
— Ладно! — смягчился Антропов. — С образованием как?
— Средняя школа. Курсы помощников машинистов. Вечерняя совпартшкола. Ну, и самообразование. Хочу, если время и обстоятельства позволят, поступить в институт.
— В какой?
— В железнодорожный или в строительный.
— Почему так неопределенно? — уже совсем добро и мягко спросил Антропов. — На одной ладони сразу два арбуза не удержишь.
— То и другое нравится, — откровенно сказал Чекан.
Заметив на поясе у него кожаную кобуру с револьвером, Антропов неодобрительно прищурился:
— А пушку-то с себя сними, положи подальше, чтобы люди не видели. Время, конечно, сейчас суровое, нет-нет да и постреливает кулачье в деревнях в наш партактив, и потому без оружия для самообороны обойтись нельзя, но лучше держать его в кармане. Наше главное оружие — это слово, убеждение.
Чекан тотчас же снял кобуру с ремня.
— Теперь расскажи биографию, — предложил Антропов. — Окружком первого попавшегося к нам не послал бы, человек ты, видать, проверенный, однако и мне знать нужно.
Чекан улыбнулся.
— Биография у меня короткая и еще вся впереди.
— Уж что есть, то давай!
— Мне двадцать пять лет…
— Женат? — перебил Антропов.
— Еще не успел. Дед был кузнецом и отец кузнец. Меня тоже готовили в кузнецы. С шестнадцати лет я работал на заводе вместе с отцом, подручным. Но в двадцатом году послали с рабочим продотрядом на заготовки хлеба в деревнях, а когда через полгода вернулся, то в кузницу не пошел, поступил на работу в паровозное депо, был сначала учеником, потом стал кочегарить на паровозе, учился и последние два года ездил помощником машиниста.
— Начало хорошее, — одобрил Антропов. — И для деревни, значит, не новичок. Небось, когда продразверстку проводили, и в перестрелках приходилось участвовать?
— Всякое бывало. Двух моих товарищей бандиты убили, а меня миновало…
— Ну, а кроме кузнечного и паровозного дела, еще чем владеешь? На досуге чем можешь заняться?
— Умею играть на гармошке. Дробить «чечетку». Стихи умею читать. Участвовал в драмкружке.
— Пригодится, — довольно кивнул Антропов. — Все пригодится. А мне вот пришлось тут заново со многими делами знакомиться. Я ведь тоже с производства, с нязепетровского завода. И тоже кузнец. Уже третий год здесь. Понимаю теперь, как надо и в какие сроки пахать и сеять, когда сено косить, когда урожай убирать. А главная трудность все же не в этом, самое главное — постичь психологию, характер деревенского человека, уметь убеждать людей, распознавать, кто наш друг, кто недруг. И тебе овладения этой наукой не миновать.
— Понимаю, — согласился Чекан, — не в гости приехал.
— Именно, не в гости, — подчеркнул Антропов. — Обстановка сейчас в деревне сложная. Я бы даже сказал, сложнее, чем в начале двадцатых годов. Кулак тогда еще на что-то надеялся. А теперь подступило другое время, и кулачество знает об этом из газет, из решений нашей партии. Начинается решительный переход от политики ограничения и вытеснения кулачества к политике его полной ликвидации как класса. Поэтому классовая борьба обострилась. Мы повсеместно встречаем не только саботаж при заготовках хлеба, но участились пожары, нападения на партийный и советский актив. Враги действуют скрытно, тонко, темными ночами пользуются винтовочными обрезами и огнем, поймать их трудно. Кроме того, стараясь мстить нам, они нагоняют на деревенское население страх. А ведь страх, при той темноте и невежестве, еще здесь существующим, — большая сила. Все это ты учитывай…
— Так куда же вы направите меня? — спросил Чекан, заметив, что Антропов слишком уж обстоятельно объясняет ему обстановку. — На советскую или на партийную работу?
— Прислал тебя окружком на культурный фронт, значит, поедешь в село Малый Брод заведовать клубом и читальней. Избачом будешь называться. Зарплата всего тридцать рублей в месяц, а обязанностей не счесть. На месте увидишь, освоишься, разберешься. Однако придется тебе быть избачом не простым, такого мы и здесь нашли бы, а ты от рабочего класса избач, и работу станем требовать соответственную. Не возражаешь?
