Мы почему-то легко забываем, что благосостояние, гражданский мир, уважение к правам ближнего, характерные для современной Европы, являются результатом очень длительного и не менее мучительного, чем наше, исторического развития. Тихая и спокойная Франция при Миттеране, для которой террористический акт – событие, в XV в., точно так же как Россия в XX, полыхала в огне гражданской войны, только сражались в ней не белые и красные, а сторонники герцога Орлеанского и герцога Бургундского. Повешенные на деревьях люди расценивались тогда французами как привычный элемент родного пейзажа.
И потому как бы мы ни стремились сегодня копировать Европу, мы не сможем достичь их благосостояния и их нравов, потому что наш уровень пассионарности, наши императивы предполагают совсем иное поведение. Но даже с учетом отмеченного возрастного различия суперэтносов было бы неверно утверждать, будто распад страны есть только и исключительно следствие фазы надлома. Да, падение пассионарности в фазе надлома и даже в инерционной фазе в принципе всегда увеличивает стремление провинций к самостоятельности, и это вполне естественно. Ведь признак пассионарности в ходе этногенеза как бы дрейфует по территории страны от центра к окраинам. В итоге к финальным фазам этногенеза пассионарность окраин этнического ареала всегда выше, чем пассионарность исторического центра. Схема процесса очень проста: люди энергичные, стремясь избавиться от пристального внимания начальства и обрести побольше простора для деятельности, покидают столицы и едут осваивать новые земли. А затем начинается обратный процесс – их дети и внуки, сделав карьеру «на местах», едут в Москву или Петербург хватать фортуну за волосы. Таким образом, в центре власть оказывается в руках тех же провинциалов. Много ли среди политических лидеров последних лет коренных москвичей или петербуржцев? Н.И. Рыжков и Б.Н. Ельцин – уральцы, А.А. Собчак и Е.К. Лигачев – сибиряки, М.С. Горбачев и Е.К. Полозков – выходцы с Северного Кавказа и т.д. Мы намеренно упоминаем политиков с диаметрально противоположными программами, ибо суть не в лозунгах.
Разумеется, если провинции чувствуют свою силу, они не склонны слушать центральную власть. Так, в античном Риме на рубеже I в. н.э. провинциалы тоже стали единственной реальной опорой трона. Провинция наполняла легионы, давая империи защиту, провинция платила налоги, обеспечивая процветание Рима, который преимущественно потреблял. Но император Август, в отличие от М.С. Горбачева, понимал, что коль скоро провинции стали опорой его могущества, то расширять права провинциалов необходимо, но нельзя делать это в ущерб целостности государства. Август последовательно защищал провинции от произвола своей собственной центральной бюрократии, на деле считался с мнением местных властей, всячески стремился компенсировать собираемые большие налоги установлением законности и поддержанием твердого экономического и правового порядка. Именно таким образом он обеспечил империи процветание, а себе – 44-летнее правление. Конечно, сепаратистские эксцессы случались и при Августе, но носили они локальный характер и, как правило, легко ли, тяжело ли – улаживались.
У нас же центр со времен Ленина и до самого последнего времени руководствовался не национальными интересами страны, а человеконенавистнической коммунистической идеологией. Красная Москва перекраивала в соответствии с директивами ЦК образ жизни всех без исключения народов, подгоняя его под вымышленную вождями социальную схему. Реализуя политические утопии, власть насильственно перемещала ингушей и прибалтов – в Сибирь, а корейцев и калмыков – в Казахстан. Реализуя утопии экономические, та же большевистская власть переместила русских и украинцев по оргнабору в Прибалтику.
Да, налоги с провинций собирали твердо – за этим следили и Минфин, и Госплан, а вот решать местные проблемы кремлевские старцы чаще всего предоставляли «краям, областям, автономным и союзным республикам». Стоит ли удивляться тому, что окраины, как только появилась возможность, захотели избавиться от такой опеки центра? А ведь еще в 1986–1989 гг. даже наиболее радикально настроенные литовцы ограничивали свои требования предоставлением большей хозяйственной и политической самостоятельности. Иначе говоря, они были не прочь остаться в перестроенном Союзе Горбачева, если им дадут устроить свою жизнь так, как им нравится. И если бы возможность быть самими собой, жить по-своему была предоставлена всем – литовцам и чеченам, русским и узбекам, азербайджанцам и армянам, гагаузам и молдаванам – именно тогда, то наверняка не было бы сегодня десятка суверенных государств, не было бы прямой гражданской войны на Кавказе, не было бы гражданского противостояния в Прибалтике и Молдавии. Но центральное правительство продолжило безответственную интернациональную «политику социалистического выбора» и в результате не только не смогло удержать окраины, но и Москву потеряло окончательно.
