«Или это и правда его отговорки? Про вечную занятость?»
Мысли перескочили на ее замечания и укоры, озвученные уже сегодня утром во время их то ли пикировки, то ли спора. Двусмысленного и неправильного. Когда то, что говорилось, имело смысл, только он слышать не хотел, а она все время себя словно тормозила. Правда, и при этом умудрилась на голову Карецкому полное «ведро» упреков выплеснуть.
Руслан понимал, что «завис»: стоит и смотрит в глаза Лере, ничего не отвечая и не обсуждая этот абсурдный абонемент, за которым они сюда приперлись. Из-за чего он настолько рано ушел из больницы, как уже лет семь не уходил, кажется… Вовремя же. А у Руса такое ощущение, словно до конца дежурства смылся тайком.
И Валерия уже с вопросом смотрит на него. Но молчит, не прерывает затянувшееся молчание. И он не говорит ничего, продолжая ее то ли держать, то ли уже обнимать.
И мысли вдруг закрутились, словно только сейчас появилось время осмыслить все, что утром обсуждали.
Она права была. Почти во всем. И он знал много таких случаев — уже двух однокурсников похоронил. Один даже моложе самого Руслана был. Реально сгорели на работе. Не выдержали перегрузок, которые сами себе и устраивали, не «находя» времени на отдых и какую-то отдушину вне своих пациентов и больниц. А никакой человек не выдержит, когда на него только боль и тяжесть, страдания выплескиваются. Самые тяжелые эмоции. Самые последние чаяния возлагаются, которые не оправдать — иногда почти невыносимо, каким бы ты железобетонным снаружи ни прикидывался, делая вид, что все «будто с гуся вода» с тебя стекает.
Тут действительно мощная разгрузка нужна: или семья, которая всегда поймет и поддержит, или яркое увлечение, вообще с медициной не связанное. Иначе никак. Будешь все больше в этом тонуть и вязнуть, погружаясь в чужую боль и эмоции, выгорая. И с ним это тоже происходило, Карецкий понимал, хоть на словах отшучивался и юморил перед всеми. Кристине в письмах острил и бодрился, когда она обеспокоенно затрагивала эту тему. А сам ведь знал, что курить в разы больше стал, потому что наплевать было. И ничем другим заниматься просто не хотелось. Это не лень даже, апатия какая-то. Работа — дом. Дежурство — сон. И все. По новой тот же цикл. День за днем, ночь за ночью, даже тогда, когда не его смена. Ему уже и то, что больницу поднял, дал такой мощный толчок в развитии своим упрямством и упорством, то, что у них одни из лучших показателей по городу — уже не так в кайф было. Словно все эмоции пеленой подернуло. И новые перспективы уже будоражили совсем не так, как недавно.
А вот мозги соображали. И отмечали это. Да и здравый смысл Карецкий не растерял. Потому и отреагировал на подначки Валерии и на ее замечания. А еще — просто на саму эту женщину, которой чем-то удавалось сквозь его апатию пробиться. Причем она и не стремилась вроде бы, а раз за разом цепляла его, как рыбак на наживку. Поддевала, подкалывала, посмеивалась, со смехом в голосе каждый раз называя его «боссом». И говорила о работе чаще всего, но то и дело они на какие-то намеки и личности переходили. Не пошло и не грубо. Все с тем же весельем. А у Карецкого после такой болтовни откуда-то брались силы подниматься и дальше работать идти. И без сигарет и кофеина, которых с ее появлением в его кабинете стал потреблять раза в два меньше, чем за последние три месяца, а то и дольше.
Вроде и настораживающая тенденция. Как-то жизнь его по своему ходу научила, что мало чего хорошего приносят Руслану серьезные увлечения женщинами, тем более, что им еще работать и работать вместе. Тянуло его к этой Валерии капитально… А Рус, как ни крути, отличался суеверием. Так и не смог вытравить из себя то, что в детстве в голову вложили.
Но он же типа и не переводил в личное, спрыгивал. Правда, за тренировки эти зацепился…
— Ну так что, Руслан, что решаем с тренировками? — видимо, устав ждать, с чуть натянутой улыбкой поинтересовалась Лера.
Но ведь и не пыталась вырваться из его рук все это время.
— Такие деньги… — попытался он вспомнить, о чем они говорили. — Вы уверены, что год ходить будете, а не сдуетесь через месяц? — типа поддел, пытаясь затолкать все, что в голову набилось, поглубже.
