После смерти запуганного тирана началась возня за власть. Вместе с победителем выигрывала или проигрывала страна. Она выиграла — но только наполовину. Власть захватил противник репрессий — неграмотный и некультурный Вёрщух, состоявший при Линтасе внештатным плясуном. Оправившись от страха перед трупом хозяина, низкорослый и лысенький вождь бросился очищаться от круговой поруки и отмываться от невинной крови. Он подновлял тоталитарное государство, грозил кулаком Акимере, стучал туфлей в Международной Организации, засеивал кукурузой все поля и огороды. Но это ещё не всё. Вождь новой формации определил точную дату наступления коммунизма, чтобы светлое будущее не ошиблось. Разоблачения Вёрщуха вызвали у народа кошмарный ужас, а его метания — недоумение и смех. Рубаха-вождь будоражил страну недолго, его остановил очередной вождь — более грамотный и культурный, степенный Жевберн, пришедший к власти в результате дворцового переворота. Он положил конец метаниям и разоблачениям, однако возврата к репрессиям не было и быть не могло — хорошо постарался чудаковатый Вёрщух. Умелый интриган Жевберн воцарился надолго, абсолютная коммунистическая монархия постепенно уступала место конституционной монархии. Между тем страна продолжала развиваться по хорошо накатанной колее, превращаясь в великую мировую супердержаву. Она осваивала космос и осуществляла грандиозное строительство, придумывала фантастическое оружие и помогала «братским» странам и народам.
Напрашивается вопрос: каким образом страна могла мощно развиваться при таких руководителях? Господи благослови! А когда Лимонии вообще везло на руководителей? Ну, очень редко. Из этой констатации вытекает ещё один вопрос: в какой степени монархи являются руководителями государства? Вероятно, в разной степени, это зависит от монархов и от монархий. Ксегенское государство было особой монархией. Аппарат государственного руководства создавался гениальным Ниленом — не для монархической власти, а для власти рабочих и крестьян. Выдающемуся деспоту Линтасу удалось, выхолостив управленческие структуры, превратить рабоче-крестьянскую власть — в монархическую. Вёрщух и Жевберн были гораздо менее гениальными и выдающимися. Чтобы разбираться в политических тонкостях, пришлось бы очень много читать, а они с трудом читали только свои речи, да и то — написанные ксегенскими пропагандистами. Изменить политические структуры — им даже в голову не приходило; они только корректировали политику, экономику и идеологию — в соответствии со своим временем, своими взглядами и своей личностью. Политический, экономический и идеологический задел был дан на много лет вперёд, но — не навсегда. Разумеется, он нуждался в периодическом реформировании, в то время как «отцы реформ» — наследники ксегенского престола — с трудом выговаривали это чуждое словообразование. Пока они чудили и читали по бумажке, жёстко централизованный государственный аппарат руководил необъятной страной. А состоял он, между прочим, из честолюбивых ксегенских граждан, которые пролезли в процветающую номенклатуру и продолжали лезть из кожи вон, чтобы жить в ней при настоящем коммунизме, тогда как весь остальной ксегенский народ жил при коммунизме недоразвитом.
Как же ему жилось при этом странном жевбернском социализме? Да хорошо жилось, но он, естественно, хотел жить ещё лучше, тем более что за «железным занавесом» был образец для сравнения. Народ считал, что имел на это полное право, потому что социализм — развитой, и он — развитой. На самом деле, лимонный народ сильно изменился. За послевоенные годы выросло новейшее молодое поколение, которое слыхом не слыхивало ни про какие репрессии, видом не видывало никакого другого режима, кроме ксегенского. Впрочем, старшие поколения тоже подзабыли линтасские репрессии и приучились считать ксегенский режим самым справедливым на Луне. Для этого у них было много оснований: бесплатное очень хорошее образование и бесплатное неплохое здравоохранение, доступная культура и отдых, гарантированные работа, пенсия, крыша над головой. Власть не обижала тех, кто ей подчинялся, и заботилась о законопослушных гражданах, как о любимых детях.
