Квартира № 19 на втором этаже. Дама не появляется, но, вероятно, чтобы не рассеять мое представление о старых домах, по лестнице спускается старичок из далеких тридцатых. В розовой кепочке и чесучовом пиджачке.
— Здравствуйте, Эдуард Феофанович, — приветствует его Конкордия.
Старичок приподнимает кепочку:
— Мое почтение.
Нашу процессию, состоящую из меня, Конкордии, дворничихи Зинаиды Ивановны и двух понятых — электрика и лифтерши из ЖЭУ, Эдуард Феофанович провожает любопытным взглядом.
На лестнице Конкордия трусит и приотстает. Однако, когда подходим к квартире, оказывается тут как тут. Ее чувства понятны. Боязно заходить туда, где был убит человек. Боязно, но интересно.
На двери белеет бумажка со знакомым оттиском. Печать Валентины. У меня такая же — маленькая, металлическая, с номером в центре. Только у Валентины — четырнадцать, а у меня — тринадцать.
Конкордия нервничает. Ключ никак не попадает в замочную скважину. Наконец дверь открыта.
Пахнет затхлостью и лекарствами. Почему-то в квартирах мертвецов всегда царит этот дух. Нащупываю выключатель и зажигаю свет в коридоре. Пол затоптан до невозможности. Сколько же народу здесь побывало?! Спрашиваю об этом у Конкордии Петровны.
— «Скорая», — загибает она внушительный палец. — Милиция, — она загибает второй. — Следовательша ваша, — она загибает еще один. — Потом мы опись делали.
Округляю глаза.
Конкордия понимает это по-своему и торопливо начинает заверять меня, что все делалось по правилам, комиссионно, с участием старшей по дому.
— А как же печать следователя? — прерываю ее.
— Бумажка же легко отклеивается! Не хотели вашего товарища беспокоить. Зачем, думаем, беременного товарища сюда в который раз тащить? Сами управимся.
Слов у меня нет. Протяжно вздыхаю.
— Кто же вас надоумил с описью?
— Аркадий Федорович дал указание, — обиженно отвечает Конкордия.
Она подчеркнуто официально говорит «дал указание», а не «надоумил», как вырвалось у меня. Помолчав, воинственно встряхивает «химкой»:
— Вдруг пропадет что-нибудь? А ЖЭУ потом ответ держать!
Не скатываюсь до нотаций, а принимаюсь разъяснять понятым их права и обязанности. Электрик рассеянно кивает. Лифтерша слушает, склонив голову. Дворничиха тоже прислушивается, но на ее лице выражение школяра, заранее знающего, о чем будет говорить учитель. Когда я заканчиваю, она небрежно сообщает:
— В прошлый раз понятым то же самое толковали.
Делаю удивленное лицо. Тем же тоном Зинаида Ивановна роняет:
— Дворников завсегда приглашают.
— Значит, присутствовали при осмотре?..
— Присутствовала… Ох, и кровищи тут было! Надо же, беременную женщину заставили на покойника да на кровищу глядеть.
Задумчиво закусываю губу. Действительно, крови должно было быть много. Судебно-медицинский эксперт указал, что череп Стуковой был проломлен в области виска. Смерть наступила мгновенно. Орудием убийства, по его мнению, послужил тупой твердый предмет. Вот такое веселенькое заключение…
Оглядев комнату, спрашиваю у дворничихи:
— Обстановка нарушена во время осмотра? Или все перерыли, когда опись делали?
Брошенный в адрес ЖЭУ камешек не остается незамеченным. Конкордия недовольно сводит брови. Зинаида Ивановна зорко осматривается:
— Нет… Когда следовательша пришла, уже был беспорядок. В шкатулке кто-то рылся, в шифоньере…
Вспоминаю, что с платяного шкафа и шкатулки взяты отпечатки пальцев. Одни принадлежат хозяйке, другие, к сожалению, не пригодны для идентификации. «Пальчики» Малецкого тоже найдены, но совсем на других предметах.
Прошу понятых и представителей ЖЭУ быть внимательными и приступаю к осмотру. Делая пометки в блокноте, медленно продвигаюсь вдоль стен. Останавливаюсь у зеркала. Стекло слегка помутнело от времени, но, наверное, прослужит еще лет сто. Вот только эта царапинка у края. Маленькая, чуть больше сантиметра. Чтобы поцарапать стекло, тем более такое и так глубоко, нужно… Нужен алмаз! Алмаз… Или бриллиант. Кто же проверял подлинность камня? Кстати, от кого узнали, что похищен перстень, другие ювелирные изделия и сберегательная книжка на предъявителя? Интересуюсь у Зинаиды Ивановны.
