Бр-р… Нет, предаваться воспоминаниям, проводить дни, перечитывая пожелтевшие письма и рассматривая выцветшие фотографии, означает капитулировать, удалиться от реальности в прошлое, с целью утвердиться в собственных глазах, мол, «были когда-то и мы рысаками»; впрочем, изредка позволительно утешиться прежними победами, как поощрением, сладостной наградой: говорят, при гипертонии полезно обратиться к периоду, когда переживал счастье, успех, триумф, – но ненадолго, без тоскливого ущерба для наличной действительности.
Сожалеть и плакать, в сущности, не о чем: детство, юность, прекрасные годы никуда же не деваются, не проваливаются в Лету; всё, что с нами происходило, что впечатляло, радовало, тревожило, вошло в нас, слилось с душой и сердцем, в сущности сформировало наше «я» – и этот процесс постоянен, стабилен, он не завершается, даже, как верят христиане, продолжается с прекращением земной жизни; «мой конец – мое начало», произнесла Мария Стюарт в час своей казни.
Кому-то удается достичь, наконец, столь чаемого в России покоя, заменяющего, по Пушкину, счастье, покоя, который в молодости, по Блоку, только снится. Ибо метаться и хлопотать становится скучно, обременительно, да и бесполезно: поезд пришел, достиг конечной станции. Нравится она, нет ли – надо привыкать, адаптироваться к своему положению; умение осваиваться в новых условиях есть несомненный признак ума и рассудительности. Некуда бежать, некуда спешить, не за чем гнаться; осталось остановиться, оглянуться и понять что всё суета сует и всяческая суета.
Когда начинается процесс переосмысления прошлого, когда приходится сосредоточиться на изъянах собственной души, на грехах и ошибках, тогда деньги, почетные должности и награды, семейные отношения и романы отодвигаются на дальний план; единственный вопрос, на который хотелось бы ответить перед смертью, кто я? что нашел в пути, что потерял, каков я на самом деле, при свете заката?
И вот что интересно: наше я рождается вместе с сознанием и остается таким навсегда; с возрастом меняется внешность, характер, убеждения, но я – стержень, суть личности – уникально и постоянно. «Ничего во мне с возрастом не изменилось!» – удивлялся 80-летний Н. М. Амосов (1913 – 2002), широко известный в СССР кардиохирург. «Я сегодняшняя точно такая же, как та серьезная маленькая девочка с белесыми льняными локонами, – писала в глубокой старости Агата Кристи (1891 – 1976). – Дом, тело, в котором обитает дух, вырастает, развивает инстинкты, вкусы, эмоции, интеллект, но я сама, я вся, я, настоящая Агата, я – остаюсь. Я не знаю всей Агаты. Всю Агату знает один только Господь Бог».
Когда читательница, очевидно, уже не юная, обращается в журнал с вопросом «как научиться быть старой» – хочется ответить: милая, ты опоздала на целую жизнь. Цицерон советовал всегда размышлять о старости, готовиться к ней, запасаться всем полезным, как говорится, на черный день. Жить на финальном этапе – особенная, необходимая и важная задача, не менее достойная, чем задачи любой возрастной ступени; кто мешает тем, кто сегодня молод, сохранить достоинство в старости, то есть стать действительно нужными, нужными не ради материального, житейского, а в качестве примера красоты, благообразия, свободы и осмысленности: «тело мертво для греха, но дух жив для праведности»[9].
к оглавлению
Болезнь или закономерность?
Мы только оболочка, мы листва,
и смерть внутри любого существа,
как плод всего, чем плоть увлечена.
Р.-М. Рильке[10].
На этом свете всё подвержено разрушению: признаки упадка и обветшалости мы видим в потрепанной одежде, протертом диване, заржавевшем металле, накренившемся карнизе деревянного дома, поросшей мхом каменной стене, ободравшейся краске, выцветающих обоях, засыхающих деревьях; ветшают и осыпаются горы, подвергаются эрозии долины, умирают достопримечательности; не стареют только одноклеточные, вроде инфузории-туфельки, которые безмятежно и неограниченно размножаются делением.
Наше тело также представляет собой временное скопление клеток и, как всякая временная структура, обречено распаду. Но никто так и не знает, отчего один стареет быстро[11], а другой долго сохраняет юношеский облик, а умирает от внезапно грянувшего инфаркта: копал картошку, подустал, прилег, стали будить к ужину, а он
