Ю. Левитанский.
В сказках, намекающих на реальность, старик обычно олицетворяет знание, мудрость, ум, а также высокие моральные качества: доброжелательность, стремление прийти на помощь: к примеру, лесной царь Ох, тщедушный маленький старичок чрезвычайно кроткого вида, обладает силой вершить судьбы, изменять обстоятельства; в его могуществе и сострадании человеку, может быть, видели черты, сродные образу «Ветхого денми», Бога. В одной русской сказке Старик кротко просит: «Иван Кобылин сын, покорми мене хлебцем, я тебе худым временем пригожусь» – явное побуждение к умилостивительной жертве, способной вызвать благоволение Хозяина волшебного мира.
Баба-яга тоже старуха, безмужняя, хозяйка леса, властительница стихий: «вышла на крыльцо, свистнула молодецким посвистом, вдруг со всех сторон повеяли ветры буйные, только изба трясется». Мороз-Трескун, или Студенец, предстает как «старик старый, старый, сопливый, сопли с носа висят, как с крыши замерзши»; в мифах северных индейцев подобный персонаж, ледяным холодом убивающий всё живое, враждебен человеку. В фольклоре разных народов встречается старец вредный, злобный, властный, очевидно, отголосок раздражения молодых поколений: старики в сущности владели умом и волей потомков, они передавали молодым полезные знания и навыки, жизненный опыт и систему взглядов, предания, мифы и священные ритуалы племени, учили ремеслу, были живыми сосудами мудрости, носителями информации о нравах, обычаях, истории рода, знатоками таинств, законов, связующей нитью между прошлым и настоящим, т.е. хранителями культуры.
Слово «старость» с этимологической точки зрения первоначально означало жизненную стойкость, здоровье (в праиндоевропейском языке ster, st(h)a – проявлять силу, энергию); очевидно, старости досягали не многие, а именно те, кто оказывался крепче остальных и сумел, преодолев множество преград, приобрести особую мощь, физическую и душевную. Такой человек удостоивался у соплеменников почета и уважения, смешанного с суеверным страхом; он становился «старым», т.е. старшим, первым в роде.
В древнейшие времена стариков обоего пола, как хранителей коллективной памяти, почитали и побаивались, отождествляя, как утверждает в «Истории цивилизации» Г.Уэллс, с богами и богинями и добиваясь их покровительства. Когда старик умирал, члены рода торжественно, с ужасом и благоговением, съедали его мозг, демонстрируя единство и преемственность поколений.
Старейшие, или старейшины, издревле были руководителями нации: Моисей объявлял волю Господа через старейшин[22]: семьдесят мужей из них повелением Божиим «несли бремя народа» вместе с Моисеем[23]; старейшины при подготовке к исходу из Египта выбирали агнцев, заколали пасху, помечали кровью дверные перекладины[24]; «в глазах старейшин» Моисей извел воду из скалы в Хориве[25]; и на старейшин Моисей возложил ответственность, когда дни его приблизились к смерти[26]. Старейшины судили преступников[27], решали, объявлять ли войну[28], заключали завет с царем[29] и расплачивались, иногда своей жизнью, за вину обитателей города[30]. Неуважение к старцу Библия называет наглостью, признаком строптивости и развращенности[31].
Совет старейшин обладал интеллектуальной, моральной и сакральной властью; послушание старшим внушалось молодежи как непреложная заповедь. Этот порядок перешел и на Русь: бородатые «старейшие», избранники Божии, принадлежали к элите общества, в то время как «молодшие» считались «меньшими», «черными», «смердами».
В Афинах герондами, старцами именовали самых уважаемых государственных деятелей; в Спарте именно они определяли участь новорожденных, обрекая на смерть болезненных и слабых, а название римского Сената происходит от латинского senex, старый. В древности мудрость и авторитет росли с годами, за пожилыми оставалось решающее слово; они находили утешение в обыденных знаках уважения: перед ними вставали, их учтиво приветствовали, с ними советовались; эти правила неукоснительно соблюдались повсюду; «юнцов толпа безмозглая» считалась достойной только осмеяния. Софокл до глубокой старости сочинял трагедии и, поглощенный творчеством, спустя рукава управлял своим имуществом; сыновья привлекли его к суду, требуя опеки над слабоумным родителем, но великий драматург прочитал судьям свою последнюю трагедию «Эдип в Колоне» и был оправдан.
