Он тоже встал и откровенно ждал, когда она уйдет, тогда она повернулась к двери со словами:
— Я мигом, скоро вернусь.
— О, пожалуйста, не надо! — Смущенно помолчав, объяснил: — Я имел в виду… ты можешь меня не застать здесь. Я должен зайти к Рэмпсону и обсудить кое-какие последние вопросы.
Она с упавшим сердцем остановилась у порога. Он имел в виду, что это их прощальный разговор, — и он даже не спросил, когда у нее свадьба, и не предложил встретиться еще перед тем, как она отправится на другой край земли.
— Оуэн! — крикнула она и повернулась к нему.
Он молча стоял перед ней в сумерках.
— Ты не сказал мне, надолго ли ты уезжаешь.
— Надолго ли? Понимаешь… я это смутно себе представляю… не люблю конкретных дат, ты знаешь…
Он замолчал, и она увидела, что он не собирается помогать ей. Она попыталась сказать: «Ты не будешь на моей свадьбе?» — но не смогла. Вместо этого пробормотала: «Через шесть недель у меня будет…» — и он тут же ответил, словно ждал этого объявления и заранее приготовил ответ:
— О, к тому времени очень возможно…
— В любом случае не прощаемся, — выдавила она, чувствуя под вуалью слезы.
— Нет-нет, это лишнее! — заявил он, но не пошевелился, и она подошла и обняла его.
— Ты напишешь мне, правда?
— Конечно, конечно…
Ее руки скользнули вниз в его ладони, и, с минуту молча постояв в темноте, он неопределенно рассмеялся и сказал:
— Действительно, пора включать свет.
Одной рукой он щелкнул выключателем, а другой отворил дверь, и она вышла, не отваживаясь оглянуться, чтобы в свете, падавшем на его лицо, не увидеть то, что боялась увидеть.
Анна поехала в аптеку за лекарством для Оуэна. По дороге попросила шофера остановить такси у книжной лавки и вышла оттуда, нагруженная книгами. Она знала, что интересовало Оуэна и что он, скорее всего, уже прочел, и с быстротой опытной читательницы выбрала самое любопытное среди новинок. Но, возвращаясь в отель, она поняла всю иронию добавления умственного лекарства к медицинскому. Было что-то гротескное и почти издевательское в идее предложить определенный набор книг человеку, отправляющемуся в подобное путешествие. «Он знает… знает», — повторяла она про себя и, отдав портье пакет от аптекаря, уехала, не став передавать книги. Она поехала в свою квартиру, куда ранее прибыла служанка. В гостиной уже горел камин, возле него стоял столик, накрытый для чая. В незашторенные окна бился ливень, и она подумала об Оуэне, которому вскоре предстояло ехать на вокзал по такой погоде и наедине со своими горькими мыслями. Она гордилась тем, что в трудные моменты он всегда искал помощи у нее; и вот сейчас, в самый трудный момент, она была единственной, к кому он не мог обратиться. И впредь их будет разделять стена непреодолимого молчания… Она напрягала мучительные мысли, пытаясь предположить, каким образом ему стала известна правда. Может, он виделся с девушкой и та рассказала ему? Анна инстинктивно отвергла такое предположение. Но какая нужда была в прямом объявлении, когда каждый их вдох в последние недели был полон имманентной тайны? Оглядываясь на дни, прошедшие с прибытия Дарроу в Живр, она осознала, что никто из них никогда не говорил ничего умышленно и не проговаривался случайно. Правда вышла на свет под собственным непреодолимым давлением; и понимание этого породило в ней пугающее ощущение тайных сил, хаоса притяжения и отталкивания, лежащего много глубже внешне размеренных взаимоотношений. Она с меланхолической усмешкой вспомнила свое старое представление о жизни как о прекрасно освещенной и элегантной окраине мрачных мест, о которых человеку не нужно знать. Так вот они, эти мрачные места, в ее собственной груди, и отныне ей всегда придется проходить по ним, чтобы постичь тех, кого любит больше всего!
Она еще сидела за столиком, не притронувшись к чаю, когда услышала в прихожей голос Дарроу. Она вскочила, говоря себе: «Я должна сказать ему, что Оуэн знает…» — но, едва открылась дверь и она увидела его лицо, сияющее все той же улыбкой мальчишеского триумфа, она снова почувствовала, что это будет бесполезно… Разве он когда-то предполагал, что Оуэн ничего не узнает? Наверное, с высоты своего громадного опыта он давно видел, что это неизбежно произойдет; во всяком случае ясно, что мысль об этом сейчас его не заботила.
