Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь - страница 2

. Благодаря этому брачному союзу будущий граф Анжуйский, чьи амбиции территориального развития до этого сдерживали князья Бретани на западе, Нормандии на севере, Пуату на юге, Блуа на востоке, мог надеяться на более славную судьбу, став королем Англии. Однако эту надежду ждал жестокий удар. У Адели, сестры Генриха I, был сын от ее мужа, графа Блуаского, которого звали Этьен (Стефан). После смерти Генриха I в 1135 г. Этьен также потребовал для себя трон Англии, заполучил и удержался на нем, несмотря на мятежи и гражданские войны. Однако Жоффруа Плантагенету (правильнее было бы называть его Плантегенетом^>[5]) удалось захватить Нормандию от имени своей супруги Матильды. Он передал ее своему сыну Генриху, коронованному герцогом Нормандии в 1149 году, спустя несколько дней после того, как он был посвящен в рыцари Давидом, королем Шотландии^>[6]. Жоффруа умер через два года, едва дожив до сорока лет. Когда Генрих наследовал своему отцу, ему еще не исполнилось и двадцати лет.

И тут произошла поистине театральная развязка, которая сделала графа Анжуйского, будущего отца Ричарда, одним из самых могущественных государей Западной Европы: его свадьба с Алиенорой, наследницей герцогства Аквитанского. Алиенора сама по себе была неординарной фигурой: внучка герцога-трубадура Гийома IX Аквитанского, воспевавшего fin’amor, эту новую форму выражения любви, плотской и чувственной, позже названной куртуазной^>[7]. Его бурная и неприкрытая связь с Опасной, Dangereuse (вот уж удачное имя), женой виконта Шательро, возмутила церковное сообщество. Естественно, он не был единственным правителем, живущим с одной или несколькими сожительницами. Но зато был первым, кто вел себя открыто, бесстыдно: он поселил свою официальную любовницу в Пуатье, в своем дворце, точнее, в новой башне Мобержеон (откуда и ее прозвище Мобержеона), и появлялся вместе с нею на всех публичных торжествах. Такая свобода нравов удивляла и шокировала окружавших, а Гийом IX наслаждался произведенным впечатлением. Он до того осмелел, что приказал написать портрет обнаженной Мобержеоны на своем щите, пылко провозглашая, что хочет «так же нести ее в бою, как она несла его в постели»^>[8]. Эта всепоглощающая, исключительная страсть к своей любовнице побудила его женить в 1121 году своего законного сына на дочери Мобержеоны. Через год после свадьбы родилась Алиенора. От своего деда она, несомненно, унаследовала пылкий темперамент, вкус к поэзии и литературе, который она затем привьет Ричарду, который любил сочинять стихи время от времени.

В июле 1137 года, спустя некоторое время после внезапной смерти ее отца Гийома X, произошедшей во время паломничества в Сантьяго де Компостела, Алиенора, его наследница, вышла замуж за сына французского короля Людовика VI. Ему было семнадцать, ей едва исполнилось шестнадцать. Несколько дней спустя после смерти Людовика VI молодожены стали королем и королевой Франции. Хотя в те времена брак играл весьма значимую социальную и политическую роль, причем до такой, степени, что в куртуазной литературе высказывалось мнение, будто любовь и супружеская жизнь несовместимы, первое время казалось, что новобрачные влюблены друг в друга^>[9]. Но столько их разделяло! Людовик VII был, несомненно, человеком влюбчивым, но одновременно замкнутым, суровым, воспитанным в строгости, очень благочестивым, можно даже сказать, святошей. Говорили, он походил скорее на монаха, чем на монарха. Алиенора, наоборот, была по натуре живой, веселой, некоторые даже сказали бы, легкомысленной девушкой: общественное мнение не замедлило приписать ей амурные похождения — справедливо или нет. Культурное окружение супругов еще больше отдаляло их друг от друга, усиливая эту несовместимость характеров: окситанская цивилизация любила и прославляла любовь, удовольствие, песни и смех, поэзию, цвета, моду, музыку, «веселье при дворе». Моралистам сурового французского двора эти «куртуазные» нравы казались легкомысленными, слишком мирскими, даже нечестивыми. Одежда людей Юга, говоривших на языке ок, удивляла и шокировала людей Севера, изъяснявшихся на наречии ойль, мало склонных к фантазиям, при дворе, скорее тяготевшем к богословию, нежели поэзии.