Блейд бросил труп, выдрал из снега три костяных стояка, поддерживавших юрту Харата, и опрокинул её набок. Вождь, разбуженный этим бесцеремонным вторжением, выпростал голову из-под меховой полости и сел, недоуменно моргая: шея у него действительно была толстая.
— Узнаешь меня, Харат? — разведчик оперся на копье, сверля взглядом побледневшего как смерть туземца.
— В-ве-ликий Дайр! — вождь в ужасе открыл рот.
— Дайр, — подтвердил Блейд, пошевелив ногой голову мертвого шамана. — Плат был плохой колдун. Не предостерег вас от набега, и Убийцы Волков проявили ко мне непочтительность. С ним я уже рассчитался, охранников твоих съел… да, съел. Плохое мясо, жесткое… Ты — другое дело. Ты — вождь, толстый, жирный…
Харат, сидя в ворохе шкур, судорожно хватал ртом воздух. Мужчины начали выползать из шатров, но при виде жуткой гигантской фигуры в центре стойбища их брала оторопь. Те, кто посмелее, ринулись к торосам, прятаться; человек десять без сил опустились в снег. Блейд был доволен — кажется, дело можно закончить без кровопролития.
Он скрипнул зубами и потянулся к вождю волосатой лапой. Харат, словно очнувшись, забился, как зверь в капкане, заверещал:
— В-великий, не надо… н-не…
— Мои собаки? — грозно спросил Блейд.
— 3-десь…
— Нарты?
— Ц-целы…
— Вели своим бездельникам запрягать.
Вождь провизжал приказ, сопроводив его парой ругательств, которые остались непонятны разведчику. Он подтолкнул Аквию туда, где дикари начали суетиться около саней, и велел:
— Присмотри, чтобы не перепутали собак. — По том опять повернулся к Харату и продолжил перечень похищенного имущества: — Мое мясо?
— С-съели, Великий… Мы т-так голодны…
— Я бы этого не сказал, глядя на твой загривок, — Блейд поднял топор. — Если не хочешь расстаться с головой, давай мясо — все, какое есть, — и лучшие шкуры. Все — на сани! Живо!
— В-великий… х-хочешь молодую женщину? Или двух? Самых мягких?
Блейд изобразил глубокое раздумье.
— Пожалуй, нет, — произнес он, — перебил аппетит твоими стражами. Хочу мяса морских зверей… жира… теплые шкуры… вот эти, — он ткнул копьем в груду мехов, на которых почивал вождь.
— В-все будет, как ты сказал…
— Тогда вставай и пошевеливайся!
Харат вскочил, как резиновый мяч, и принялся распоряжаться. Минут через пять за спиной Блейда свистнул снег, и нарты, которыми правила Аквия, затормозили у перевернутой юрты. Вождь бросился к своей постели, потащил шкуры. Рыкнув на него пару раз для острастки, разведчик устроился в санях и поманил Харата к себе.
— Я милостив сегодня, — сообщил он туземцу, — но в следующий раз мой гнев будет страшен! Я иду к Берглиону, и не желаю никого видеть на своем пути. А потому ты, волчий потрох, пошлешь немедленно гонцов ко всем остальным ублюдкам на севере… что глодают кости у своих прорубей. Гонцы скажут так: Великий Дайр идет, бегите с его дороги! Понял?
Харат кивнул; глаза его были круглыми от ужаса.
— Вперед! — Блейд шлепнул Аквию по спине, и сами рванулись на восток, навстречу медленно восходившему багровому диску.
Весь день, пока их парты мчались к востоку, к покинутой стоянке, Аквия была необычайно молчалива, Блейд с тревогой поглядывал на нее; казалось, она думает над какой-то трудной, почти неразрешимой задачей. Неужели плен у дикарей так повлиял на нее? В конце концов, она не пострадала; вонючий дым и заклинания покойного Плата в счет не шли. Разве что сказывались напряжение и страх… Конечно, она боялась! Каким бы сильным не было её психологическое воздействие на туземцев, голод есть голод, мясо есть мясо…
Лишь раз она положила тонкую руку на мохнатое запястье Блейда и тихо произнесла:
— Спасибо, Риард… Ты не только сильный мужчина… ты — великий воин!
Но Блейд слышал подобные похвалы не впервые и остался равнодушен к её словам. Дела интересовали его больше.
Они нашли свое припрятанное имущество и решили в этот день не двигаться дальше — пусть гонцы Харата разнесут весть о Великом и Ужасном Дайре, который идет на север.
К вечеру, поужинав, Блейд и Аквия сидели в шатре. Как всегда, женщина устроилась на ложе, где теперь добавилось немало пышных шкур; разведчик примостился на перевернутом котле. Поигрывая сосудом с янтарной мазью, Аквия подняла на спутника взгляд зеленых глаз. Казалось, она пришла к какому-то решению; лицо её посуровело, грудь под плотно запахнутым халатиком вздымалась в неровном дыхании.
