Острые осколки и круглые капельки.
Он медленно отодвигается в сторону, глядя на искрящееся на солнце жидкое месиво стекла и воды. Смотрит, как детские рисунки, множась, отражаются во внутренней стороне полушария.
Испуганный взгляд Гуннара проступает сквозь дрожащие хрустальные подвески люстры.
Ингмар передвигается, и лицо Гуннара исчезает. Снова появляется и растворяется, когда угол зрения меняется так, что капли воды наполняются светом прожектора. Он встает на цыпочки, потом сгибает колени и видит, что кто-то другой стоит рядом с тем местом, где должен быть Гуннар.
Это ребенок. Наверное, Стефан, думает Ингмар.
Мальчик пытается дотянуться до какого-то предмета, но не достает. Ему мешает чья-то негнущаяся рука, лежащая у него на лбу и вцепившаяся в волосы.
Ингмар подходит к актерам, ставит чашку с чаем на стол и садится.
— Вы что, тоже думали, у нас сегодня свободный день?
— Вообще-то Гуннар болен, — сердито говорит Ингрид.
— Я только хотел сказать…
— Что же ты хотел нам сказать? — перебивает она.
— Ничего.
— У меня тоже немного болит горло. Но я конечно же притворяюсь.
Он смотрит в чашку с чаем. По темной поверхности пробегает рябь.
— Я только хотел узнать, готовы ли вы к поездке в Скаттунгбюн.
— Конечно, готовы, — отвечает Макс, глядя на других и пожимая плечами.
Катинка заходит в столовую и жестом подзывает Ингмара.
К. А. догоняет его в коридоре и, расстегивая манжету рубашки, бормочет, что ему как-то неспокойно.
— Ты с Гуннаром говорил?
— Как раз собираюсь, — отвечает Ингмар.
— Вряд ли у тебя получится уговорить его снова ехать в Финнбаку.
— Да я бы и не решился ему это предложить, — с улыбкой говорит Ингмар. — Думаю, сцену можно будет смонтировать из того материала, что уже есть.
Звонит телефон на стене.
— Не знаю, — говорит Стиг, опустив глаза. — Похоже, народ совершенно… мне кажется, они просто не верят, что фильм состоится. Пока царит такое настроение, ничего не получится.
— Да уж.
— Ингмар, — начинает Стиг, пытаясь встретиться с ним взглядом, — скажи, как вообще обстоят дела? Сколько мы еще здесь пробудем?
— Не знаю, — отвечает он, прижимаясь к стеклянному горлу банки.
Снова звонит телефон.
— Ты должен поговорить с шефом. Как только перестанет светить солнце, мы за неделю управимся.
— Мы могли бы сделать все за четыре дня, — отвечает Ингмар. — На это у нас есть деньги, но ты же видишь, что сегодняшний день, похоже, пропал. А если Гуннар до завтра не поправится, то можно собираться домой.
У К. А. дрожат губы.
— Все будет хорошо, — мягко увещевает Ингмар.
К. А. молча смотрит ему в глаза.
— Если б ты мог разыскать Блумквиста и его команду, мы бы сегодня съездили на машине посмотреть место самоубийства.
Сквозь стеклянные двери ресепшена Ингмар видит Бритт Арпи[42]. Он отворачивается как раз в тот момент, когда та открывает рот. «Бергман», — слышится у него за спиной.
Он убегает, чтобы не слышать ее слов о телеграмме, которая пришла утром.
Быстро идет по коридору.
Ударяется о стеклянную стену и, перевернувшись, вспархивает к потолку, отскакивает, залетает под стеклянный колпак и, обжегшись о раскаленную лампу, падает на пол. Обогнув угол, слетает по лестничному пролету и переходит на шаг.
Останавливается, непонятно зачем глядит на часы, делает еще пару шагов и тихонько стучит в дверь.
— Кто там?
Открыв дверь, Ингмар видит Гуннара, который лежит в постели и читает.
Книга сползает на грудь, он закрывает глаза.
— Решил посмотреть, как ты тут.
— Да вот так, — бормочет тот.
— Горло болит?
— Сегодня работать не смогу.
— Понимаю, — поспешно говорит Ингмар. — А как насчет завтра?
Гуннар не отвечает.
— Боюсь, денег не хватит, если мы… с этим, конечно, ничего не поделаешь, но…
Гуннар открывает глаза, губы сужаются в ниточку и бледнеют еще сильнее.
— Может, принести тебе порошки для моментального выздоровления? — спрашивает Ингмар, не в силах сдержать улыбку. — Отец показал мне поздравительную открытку, которую я нарисовал бабушке, когда мне было лет шесть. Она изрисована красными и желтыми лицами с кучей точек. На обратной стороне моя мать написала: «На картине, без сомнения, изображен большой пожар».
