— Но в те редкие разы, когда мы увидимся, мне хотелось бы слышать правду, не стоит откладывать это до окончания съемок.
Закрыв глаза, Ингмар думает, не напомнить ли ей, что именно он первым завел речь о ребенке.
Вдруг он вспоминает каверзные допросы, которые им устраивали в детстве. Все, что можно счесть за ложь, раскрывалось при помощи одной только ласки.
— Пойду лягу, — бормочет он.
Сквозь стекло, искажающее картину, она ищет его взгляд.
— Не надо злиться, — тихо отвечает она.
— Я тебя совершенно не понимаю.
— Прости, я только хотела…
— Честно говоря, раньше мне казалось, что это ты ведешь себя не совсем честно.
— Так и есть.
— Ты сама признаешь, но не…
— Не надо, пожалуйста, — просит она со слезами в голосе. — Иногда мне так страшно, что мы потеряем друг друга.
Его взгляд отражается в призмах хрустальных подвесок на люстре и проецируется дальше — на стеклянную чашу для фруктов. Нагромождение звезд — словно трещины в толстой пластине льда.
— Как же так, Кэби? Ведь я хотел от тебя ребенка… Неужели и это ложь?
Склонившись над столом, он запускает руку под стеклянную столешницу и гладит Кэби по голове, проводит кончиками пальцев по густым волосам. Увидев, что она с облегчением улыбается сквозь отражение на стекле, он чувствует, как что-то беспокойно переворачивается в его животе.
В спальне стоит южнонемецкий садовый гном — прямо посреди паласа.
Ингмар теряется в догадках: может быть, Кэби решила повеселить его, когда он проснется и откроет глаза?
И вдруг гном оказывается в кровати. С трудом ползет по мягкому одеялу. Садится к Ингмару на колени, приготовившись сладко вздремнуть, но тотчас сползает на пол.
Начнем сначала: Ингмар видит, что у гнома на губах цинковая мазь, а вместо шапочки на голове носовой платок с уголками, завязанными в узлы. Гном вытаскивает из-под кровати пыльную книгу, перелистывает ее до страницы восемьдесят семь и ждет, когда Ингмар начнет читать:
Свет и тишина: в Пятый павильон входит режиссер. Посреди просторного помещения стоит ризница, высоко-высоко над ней перекрестились стальные балки стропил.
Стены источают запах новых красок, клея, свежего дерева.
Он идет вглубь по ковру, огибает бесцветный тыл ризницы с подпорками и задвижками и заглядывает в самое дальнее помещение церкви сквозь вход в низкой каменной стене.
— Не знаю, — говорит он почти беззвучно. — Я думал, мы поговорим один на один, но когда я ехал в машине по дороге сюда…
На мгновение он зажмуривается и тотчас слышит шуршание. По полу тянутся кабели, от них исходит шепот.
Он понимает, что все пространство вокруг него заполняется, а затем заполняется и небольшая комнатка. Покачиваясь из стороны в сторону, он чувствует, как вокруг что-то оживленно копошится.
Ледяная вода из ручья струится у его ног.
— В машине по дороге сюда, — шепчет он и замолкает.
Вдруг он слышит голоса, совсем рядом. Понимает, что скоро пора будет открыть глаза.
— Вы мне скажите, есть объектив с переменным фокусом для «Аррифлекса»[24] в звукозащитном боксе? — говорит кто-то.
— Поговори со Скором, может, у Де Бри есть.
Ингмар садится, опершись о стену, и видит, как их взгляды обращаются к нему. Он понимает, что глаза его раскрыты.
— В машине по дороге сюда, — продолжает он. — Я подумал, что мы должны изо всех сил сосредоточиться на одной сцене.
Он кивает на стол, показывая угол съемки.
— Здесь служка. Гуннар подходит оттуда, камера следует за ним, сначала сюда, потом туда, понимаете? Ну как, получится?
— Думаю, да, — отвечает Свен.
— Сюда и потом немного туда.
Свен кивает, садится на корточки, чешет светло-рыжую голову.
— Оланд, — говорит он, — значит, камера будет здесь.
— Для панорамных съемок вот тут.
— Стало быть, стенку придется перенести? — спрашивает Оланд.
— И все остальное тоже, — отвечает Свен.
— Я вас очень прошу, поторопитесь.
Поблескивают острые кончики скошенных зубов, затем лицо вновь обретает серьезность.
Ингмар знает, что надо сохранять спокойствие, он идет и садится за режиссерский стол.
Ускорить процесс он не в силах.
Технические приготовления и репетиции перед первой съемкой продолжатся до обеда, тут ничего не поделаешь.
