Несмотря на их впечатляющее количество, известные личные записки сталинской эпохи, похоже, являются лишь верхушкой айсберга. До сих пор не изучены такие хранилища, как центральный и региональные архивы сталинской тайной полиции — НКВД, к которым иностранные исследователи по-прежнему почти не имеют доступа. В немногочисленных дневниках, все же добытых из этих архивов, имеются подчеркивания и пометки прокуроров, помогающие понять, как воспринимались и истолковывались соответствующие записи. Наконец, неисчислимые дневники хранятся в частных домах и квартирах по всей территории бывшего Советского Союза. Есть основания опасаться, что многие из подобных дневников никогда не станут доступны исследователям, потому что нынешние владельцы не осознают исторического значения этих документов и считают их сугубо личными записями, неуклюжими прозаическими опытами, недостойными внимания историков.
Настойчивые усилия по собиранию и инвентаризации автобиографических записок советского прошлого наверняка открыли бы нам огромные богатства — множество личных документов, причем не только периода раннего сталинизма, но и военных лет и послевоенных десятилетий. Частично такие усилия предпринимаются, но к чему они приведут, пока неясно. Такие организации, как «Мемориал» или «Народный архив», хронически недофинансируются и существуют лишь благодаря энтузиазму и упорству их немногочисленных сотрудников. Им приходится учитывать, что общество болезненно приспосабливается к рыночной экономике и в значительной степени утратило свой прежний интерес к вопросам общественной и культурной идентичности. Ослабление интереса к истории в обществе усугубляется нежеланием нынешнего политического руководства России осознать наследие коммунистического режима и разрешить фундаментальные проблемы политической преемственности и моральной ответственности. Обращение к этим проблемам чревато спорами и размежеваниями в обществе, но именно оно способствует формированию того типа гражданской культуры, на котором может развиваться политическая демократия.
Критический анализ с использованием автобиографий, относящихся к советскому прошлому, невозможен без учета сегодняшних отзвуков этих автобиографий. Анализируя дневники сталинской эпохи, важно осознавать изменение политической конъюнктуры, которое объясняет, почему в конкретный период исторически ценными признаются (а потому сберегаются в архивах или публикуются) те или иные документы. Подобный критический подход позволяет нам обнаружить невидимые личные источники, не соответствующие историческим и политическим интересам своего времени, а следовательно, не попадающие в архивы или не публикующиеся. Если в документах, публиковавшихся в разгар сталинизма, авторы неизменно представали исполненными энтузиазма советскими гражданами, то в период послесталинской оттепели герой дневников усложнился. Свидетельством этого является публикация дневника Нины Костериной в 1962 году. Московская школьница-комсомолка Костерина, погибшая во время Второй мировой войны, уйдя в партизаны, писала в дневнике о том, что ей трудно согласиться с арестом отца в 1937 году как «врага народа». Героизм Костериной заключался в сохранении приверженности коммунистическим ценностям, несмотря на беды и несправедливость, творящиеся вокруг. Возвращаясь к духу хрущевских реформ, дневники, публиковавшиеся в начале перестройки, изображали идейных коммунистов, страдавших при сталинизме, но тем не менее отстаивавших ценности партии. После того как перестройка провалилась, в печати стали появляться дневники, более критичные по отношению к советскому строю, а исследователи начали изучать дневники как очаги сопротивления сталинизму.
Дневники сыграли и продолжают играть важную роль в записывании и переписывании опыта сталинского периода. Современная политика исторической репрезентации также влияет на работу историков, использующих личные свидетельства в качестве исторических доказательств. И все же историки способны занять критическую позицию, анализируя политические и эпистемологические сдвиги, объясняющие, почему данный дневник оказывается интересен в данное время и почему он — в силу этого — сохраняется в архиве или публикуется. Такой подход помогает нам оценивать архивы или публикации документов не как прозрачные окна в прошлое, а как институционализированные места конструирования памяти, в значительной степени вовлеченные в политические и нравственные проблемы настоящего.
