Я после этого вернулся к себе на работу… Но нельзя ж в кабинете сидеть, да? И дома не могу сидеть, надоело за два месяца, хоть на стены кидайся… Я пошел в помещение госснабовского парткома. Сел, сижу, а меня Ясин попросил, чтобы я для Явлинского что-то там посчитал. Я сидел там, что-то подсчитывал. 11 ноября Егор звонит: «А ты что не в кабинете?» Я говорю: «А что я буду делать в кабинете?» — «Так Ельцин указ подписал, ты должен сидеть в кабинете». Я говорю: «Какой указ?» Он говорит: «Президент 10-го числа указ подписал. Иди в кабинет, садись там и сиди». В тот же день я узнаю, что чуть ли не половина Верховного Совета против меня. Утром вызывает меня Бурбулис и спрашивает: «Вот ты мне скажи, ты гэкачепист или не гэкачепист?» Я говорю: «Нет». Он тогда мне говорит: «Депутаты утверждают, что ты проводил 19 августа какую-то тайную коллегию Госснаба. Мы хотим знать, что за материалы на этой коллегии обсуждались». А дело было в том, что вечером 19-го числа Павлов собрал правительство и велел к обеду провести закрытые коллегии в своих министерствах и ведомствах…
П. А.: 19-го? Прямо в путч?
С. А.: Я собрал свою коллегию утром 20 августа. Так как накануне на заседании правительства Павлов уклонился от обсуждения вопросов чрезвычайного положения, а обсуждал только дополнения к Союзному договору, я вынужден был посвятить коллегию подготовке к зиме. Меня члены коллегии спрашивают про путч, про танки, а я — о подготовке к зиме. Ничего другого сказать не могу. Вся коллегия, как обычно, шифровалась, записи все остались, вот я и сказал, чтобы расшифровали эти записи, принесли мне два экземпляра и расписались. Один экземпляр взял себе, а второй переслал Бурбулису. Со своим экземпляром пошел к Ельцину. Прочитали. Нет там ничего такого. Только о посевной озимых, про подготовку к зиме. Кому-то ж надо было и это делать. Все выступления и выкладки — о положении со снабжением, никакой политики. По стенограмме видно, что были вопросы о происходящих событиях. Но мои ответы тоже остались: «Давайте сейчас о наших делах, а все остальные вопросы потом». Ельцин прочитал и сказал: «Возвращайся в кабинет».
А дальше первое впечатление от встречи с вами, Петр Олегович. Сначала с Нечаевым, а потом со всеми. Конечно, в какой-то степени я был шокирован, что-то все не так шло, к чему я привык. Начал прислушиваться. Потом, спустя очень небольшое время, я понял, что многие вещи, о которых вы говорите, я не знаю. И опыт большой, и возраст большой, а многие вещи не знаю.
И тогда я понял, что молодежь, которая пришла, — это новая струя. И в вопросах реформирования и знания западной, рыночной экономики они, конечно, на голову выше нас. Я понял, что мне нужно не выпендриваться, а как бы тянуться за вами. А что касается задач, которые Егор ставил, чтобы не дать окончательно развалиться, то я собирал директоров, собирал руководителей городов, регионов, предпринимал какие-то попытки, я все это делал, чтобы остановить развал, помочь Егору. И в то же время параллельно писал, как реформировать систему снабжения. И, по-моему, приняли так, как я ее написал, без особых там корректировок…
П. А.: Как вы сейчас верно вспоминаете, либерализация цен и указ о свободной торговле привели к тому, что товары моментально появились.
«Путин шел практически на уголовку»
А. К.: Тут есть еще один важный момент, который мы все время недооцениваем. Он вскользь проскочил у нас в интервью с Андреем Нечаевым. Абсолютного количества продовольствия в стране было недостаточно, потому что страна в значительной степени жила за счет импорта. И угроза голода только лишь свободным ценообразованием не устранялась. Она становилась не такой острой и не такой неотвратимой, тем не менее продовольствия еще все-таки было недостаточно. Но свобода торговли, освобождение цен проводились параллельно с либерализацией внешней торговли, которую ты, Петя, возглавлял, и абсолютные значения импорта стали расти. И вот это тоже помогло предотвратить голод. Вот эти две вещи: свободные цены и либерализация внешней торговли.
П. А.: Спасибо, Алик.
