— Да, теперь я понимаю ощущения жителей в последний день Помпеи, — начал было Сергей, но Антон крикнул:
— Мальчики! Покрышка! — распахнул дверь и бросился в темноту.
Все выскочили за ним, дверь хлопнулась о стенку. Быстро и сноровисто принялись они снимать шпагат с колышков и сворачивать огромное полотнище сразу с двух сторон, работая под холодными, поначалу редкими каплями дождя. Дождь становился все сильнее, и самбисты влетели назад промокшие и замерзшие. Переводя дыхание, полезли на нары.
— Таким образом, товарищи академики, — сказал Сергей официальным тоном, — природа предоставила нам все возможности… Господи прости! — он вздрогнул от совершенно выдающегося удара. — Итак, я продолжаю: все возможности ознакомиться с явлениями естественной жизни данного края в конце северного лета. Я предлагаю провести научную сессию на тему…
Но тема осталась неизвестной, он остановился, прислушиваясь, как и все, к грому: это был необыкновенный гром. Он начался где-то высоко-высоко, вероятно, на высоте нескольких километров, и теперь, нарастая, сопровождаемый эскортом молний, стремительно падал, раскалывая небо. Все сжались, было полное впечатление, будто на них летит с высоты ужасный обвал, и деться некуда, но, не долетев до сарайчика какую-нибудь сотню метров, разъяренный гром грянул — и сердца остановились: ничего страшней в жизни они не переживали. К переменчивому блеску молний добавился в щелях дверцы какой-то колеблющийся отсвет. Все поняли, что неподалеку загорелось дерево. А гром начал обратное восхождение кверху и гремел усталыми, затихающими раскатами, пока, едва слышный, не исчез в неимоверной вышине.
Забушевала гроза, струи воды били с силой пулеметных очередей, и неверный отблеск горящего дерева быстро прекратил свою игру. Судя по яростному шуму воды, полоса дождя шла широчайшим фронтом. Гром глухо и недовольно гремел уже в стороне. К плеску воды прибавились резкие щелчки — град.
— Итак, академик Смородинцев, какую тему вы имели нам предложить? — спросил Кирилл.
Но Сергей только вздохнул.
— Что касается меня, — сказал Женька, — то я больше на холме жить не намерен. И черт дернул меня, физика, поселиться в этом месте. Вам, неучам, конечно, непонятно, что наш пик естественно притягивает атмосферное электричество. Удивляюсь, как это молния не стукнула по домику. Ясно, что она летела к нам, да по дороге случайно споткнулась о дерево.
— Что я! Вот Женька предлагает тему, так это тема: «Почему надо селиться в болоте и жить по принципу «тепло и сыро», — подхватил Сергей.
— Ладно вам цапаться, — нехотя сказал Антон. — До чего же все это было похоже на бомбежку…
Все молчали. Дождь явно затихал, гром грохотал все глуше.
— Я совсем маленьким пацаном был: года два, не больше, а помню, как фашисты наш эшелон под Вязьмой бомбили, — продолжал Антон. — Потом лет до пяти, наверно, ничего не помню, а этот огонь, грохот, взрывы, крики на всю жизнь остались.
— Да, было… — Валька вздохнул.
— Эх, братцы, будет мир, все будет! — воскликнул Женька. — А нет…
— Под Вязьмой? У меня отца убили под Вязьмой, — непохожим на обычный, каким-то скучным голосом вдруг сказал Сергей. — Только позже, когда наступать уже стали. Хороший был батя. А я его не знаю. Есть только фотокарточки, там он молодой, немного постарше, чем я сейчас.
— А кто он был?
— Журналист. Мама говорит, талантливый был, веселый.
В наступившей тишине слышалось, как последние капли стучали по крыше.
— Сергей, я давно хочу тебя спросить, — решительно сказал Антон.
— Ну? — насторожился Сергей. — Классическая фраза влюбленных…
— Почему ты бываешь такой… ну, пижон? Почему иногда по дешевке распродаешься?
— А может, у меня кошелек пустой.
— Врешь! Кошелек полный. Я думаю, что полнее каждого из нас.
— Ну да?!
— Точно! И ловкость, и мгновенная реакция, и остроумие, и память — мне, например, плюнуть хочется, когда такое достижение природы и так бесхозяйственно разбазаривается.
— Не расту над собой? — проворчал Сергей, глубоко польщенный в глубине души оценкой Антона.
— Кривляешься?
— Ладно, перенесем на после, не все так просто, как вы с Кириллом думаете.
