Сергей прибавил шагу и за ближайшим поворотом побежал изо всех сил, куда девалась вялость! Запыхавшись, он подлетел к Полине:
— Душечка! Милая! Отпусти-ка меня побыстрей, там сзади Подвысоцкий идет, мне почему-то не хочется с ним тут встречаться!
— Ах прохвост! — Полина рассмеялась. — Вот уж по пословице: чует кошка, чье мясо съела!
— Чует, Поленька, чует! Наливай быстрей, роднуша!
Он встретился с Подвысоцким у входа на ферму, вежливо с ним попрощался и опять понесся что было духу, но успел еще, однако, расслышать гневно загремевший голос Василия Ефремовича. Домой он добрался, расплескав изрядную часть молока. В кастрюле уже варилась картошка. Женьки с рыбой не было. Его прождали до четырех, но голод не тетка, да и надежда на уху была уже потеряна, поели картошки с молоком. Женька прибрел без четверти пять с маленькой связкой рыбы, едва держась на ногах от усталости, и только успел выпить кружку молока, как явился Глеб.
Вечерний урок прошел немногим лучше утреннего. Глеб непрерывно ругался, раздражался и ушел за полчаса до срока.
— Где ж ты был? — спросил Кирилл Женьку. Пильщиков только рукой махнул.
— Пол-озера объездил, нигде не клюет.
— В общем, так, — сказал Кирилл после долгого молчания, нарушаемого лишь стуком ложек о миски, — надо опять комсомольское собрание. Такие отношения надо давить.
— Ну что ж, давай, — сказал Антон с неохотой, потому что приходилось говорить о Женьке, а тот все мог свести на личные счеты.
— Я долго говорить не буду, — Кирилл отставил миску. — Если пойдут ссоры и споры, тогда работать будет нельзя. А зачем мы сюда приехали? Надо спросить комсорга… — у Антона неприятно заныло сердце, — почему у них с Женькой начались такие плохие отношения. Как два волка живут. А теперь: Женька убежал ловить рыбу, когда она не клюет, а остальные должны были за него работать. Если ты нервная девочка, отпускай себе косы, тогда будем знать. Я предлагаю, чтобы завтра он дежурил снова.
Затем встал Женька.
— Я считаю, что Кирилл прав, но не во всем…
— Косы отпускать не нужно? — участливо догадался Сергей.
— Я, к примеру, обидел Антона, но потом подходил, вроде бы извинялся, а он корчит из себя персону великую…
— Во-первых, зачем сейчас грубишь? — спросил Кирилл. — Во-вторых, как это можно самому извинять себя?
— Так что ж мне, в доску перед ним расшибаться, что ли?
— Что же все-таки случилось? — спросил Валька. — И когда?
Женька глянул на него и замялся.
— Ничего особенного, — вмешался Антон. — В решении одной моральной проблемы разошлись. А в общем, конечно, Кирилл прав: надо это дело кончать.
— Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон, — подытожил Кирилл. — Айда спать. Смотри, Женька, завтра нас без еды не оставь.
— Ну, нет, теперь я в пять часов встану, не просплю!
— Спи спокойно, мне все равно в шесть вставать, я тебя разбужу.
ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ВАЛЕНТИНА ЯРЫГИНА
«Развивать принципиальность.
На ужин миска ухи и шесть картошин. Неплохо.
В субботу видался с ней. Долго говорили об ускоренном экономическом развитии. Она утверждает, что развитие должно происходить гармонично: нельзя забывать о женщинах, которые хотят быть красивыми и нарядными. Обдумать.
Не знаю, кому больше удивляться: К. или А. Кирилл оторвал от своего живота клеща, а головку вытащить не смог. Антон сказал: беда, если энцефалитный, надо выжечь. Кирилл согласился. Антон на костре раскалил большой гвоздь и прижег им ранку. Кирилл все время молчал и зашипел, только когда залили дырку йодом. Мне стало плохо. Вывод: развивать силу воли.
Люди сложны. В решении какой моральной проблемы разошлись Женька с Антоном? Выяснить».
3
БОРЬБА С ИНФЛЯЦИЕЙ
МЕТАМОРФОЗА ВНЕШНЕГО ВРАГА
ЕСТЬ ВАЛЮТА! СТРАННОЕ И ТРЕВОЖНОЕ ИЗВЕСТИЕ
Урок начался, как обычно, в девять.
— Ну что, елы-палы, — спросил Глеб, — очнулись? Или опять, как вчера, будете? Я-то догадываюсь, картошки, видно, объелись. Мне Подвысоцкий жаловался, а я ему отвечаю: все правильно, пожинаете плоды своего либерализма, впредь с моими самбистами не зевайте, Василий Ефремович. Жить надо так: кто пострел, тот и съел. Верно я говорю?
— Так точно! — гаркнул Сергей и закаменел, уставившись немигающими глазами на Глеба. Корженевич лишь смерил Смородинцева прищуренным взглядом.