Отбыл срок и с тридцатью рублями в кармане завернул в Воронеж, что стоял ближе всего на пути. Здесь застала меня тревожная весть: фашисты напали на нашу страну. Началась мобилизация. Я видел не раз, как эшелоны уходили на фронт. А я опять толкался на вокзале. Потом снова попытка украсть деньги. Милиция. Опять, суд и опять колония…
Яхнов на минуту прикрыл рукой веки, медленно, как бы в раздумье, провел по лицу и, взглянув первый раз прямо в глаза прокурору, признался:
— Тяжело вспоминать эти бесцельно прожитые годы! С завязанными глазами вступил я в эту грязную жизнь. Отказать никому ни в чем не мог. Характер оказался мягкий, слабый…
Прокурор понимающе кивнул.
* * *
На некоторое время в кабинете воцарилась тишина, Яхнов молчал, задумавшись. Прокурор тихонько попыхивал папиросой и ждал. Он не торопил Яхнова, не задавал ему никаких вопросов. Только поглядывал сочувственно, рисуя елочки на листке бумаги.
Молчание затягивалось. Яхнов, казалось, не хотел рассказывать дальше. Но прокурор ждал. Он знал, что Владимир не может теперь не высказаться до конца. Когда человек решится вот так раскрыть свою душу, он хочет рассказать все — скорее сбросить годами давивший его груз преступлений.
И Яхнов заговорил снова.
— Летом тысяча девятьсот сорок четвертого передо мной опять распахнулись ворота лагеря. Отбыв срок наказания, я был освобожден. Свобода! Как это хорошо? В глубине души у меня еще теплился огонек надежды, что я буду работать. Но работать я не привык — в моей среде презирали тех, кто трудится.
Растратив выданные на дорогу деньги и не доехав до Ростовской области, куда был выписан билет, я сошел с поезда в Куйбышеве.
Зашел в Куйбышевскую милицию, просто так: «Интересно, что скажут».
— Хочу прописаться… и работать, — заявил я начальнику.
— Хотите, по вербовке мы вас направим в Сибирь, на стройку?
— Нет, спасибо. Там я уже был.
— Тогда вот вам подписка о выезде, — и он протянул мне заполненный бланк…
Одним словом, на все размышления мне дали двадцать четыре часа: куда хочешь, туда и поезжай.
«Куда, — думаю, — я поеду? К черту все ваши подписки. Мне будет неплохо и в вашем городе».
Я остался в Куйбышеве. И снова добывал средства к существованию нечестным путем с группой подобных мне мальчишек.
Под ночлег мы приспособили чердак дома где-то на окраине города. Пошли бессонные ночи и кутежи, в карманах завелись деньги.
Однажды, разыскивая своего друга Славика, я перемахнул через металлическую ограду городского парка и влился в поток гуляющей публики. И вдруг мне улыбнулась симпатичная девушка. Ростом она была чуть ниже меня, в пестром шелковом платье без рукавов; фигурка ее казалась тоненькой и легкой. У девушки было загорелое лицо, черные живые глаза и светлые волосы.
С минуту я удивленно разглядывал девушку. Она даже смутилась. Мы познакомились, и Валя сразу же покорила меня своей сердечностью. Видно было, что она очень добрая, готова помочь каждому, кто в этом нуждается. А я и рта не мог раскрыть перед честным человеком! Да, да, представьте — во мне заговорила совесть. К черту воровскую жизнь! Я вдруг увидел, что воровское окружение превратило меня в дикаря.
Шла война. Валя работала вместе с матерью на заводе и каждый вечер с гордостью рассказывала о своих успехах.
«Представляешь, Володька, — сказала она однажды, — сегодня я дала триста процентов! Фашистам от меня достанется! Да, кстати, — продолжала она так же весело, — я все не решаюсь спросить: а какая у тебя специальность? Где ты работаешь?»
Вот он, самый страшный вопрос. Я уже давно ждал его. Сколько раз, коротая где-нибудь ночи или торопясь вечерами к Вале, я пытался представить себе, как отвечу на него. И каждый раз с ужасом отгонял его от себя. Сказать Вале, что я нигде не работаю, не прописан, сплю где попало, веду нечестный образ жизни?! От одной мысли об этом у меня перехватывало дыхание и высыхало во рту. И вот это случилось. Валя ждет ответа. Сказать правду? — а если она испугается и уйдет? Совсем, навсегда уйдет! Нет, я не могу вот так, сразу, потерять ее! Что сказать?
Я тянул с ответом.
— Моя специальность? — бормотал я. — Да понимаешь, такая, никому не нужная.
