– Ты сам.
– Я? – изумился Рембрандт.
Лисбет подняла вверх указательный палец, попыталась изобразить улыбку на лице. И сказала, тщательно расставляя смысловые ударения:
– Рембрандт, в тебе кипят большие художнические страсти. Ты уже мастер, прославленный на весь Амстердам. Тебя даже булочник знает. И башмачник тоже. Но ты плохой актер. Тебя не возьмут даже в самый захудалый театр.
– Почему же, Лисбет?
– Ты говоришь одно, а на лице написано совсем другое.
– Я достаточно прямой… Когда таскаешь тяжеленные мешки с солодом – душой делаешься прямым. За это я ручаюсь.
Лисбет дала попять указательным пальцем: нет, нет, нет!
– Рембрандт, ты влюблен. Это – раз… Не перебивай меня. Второе: ты скоро сделаешь Саскии ван Эйленбюрг предложение. И, наконец, три: скоро я уеду от вас к себе, в Лейден. Я больше тебе не буду нужна. И это вполне естественно.
Рембрандт глядел на сестру со странным ощущением, пытаясь получше уразуметь смысл ее слов. Сказать по правде, пророчицей он еще не знал ее. В чем же она права и в чем не права?
Он не знал, куда убрать руки, – они ему сейчас мешали. Сделал шаг назад, потом – вперед. Хотел что-то сказать, но передумал. Потом резко шагнул к сестре, поцеловал ее в щеку.
– Лисбет, ты, кажется, права по всем статьям!
Государственный музей. Картинная галерея. Западный Берлин. Сентябрь, 1972 год.
— Поглядите, пожалуйста, на этот пергамент. Это рисунок серебряным карандашом. Обратите внимание на дату: 1633-й. По-видимому, это самый первый портрет Саскии. Рембрандт собственноручно надписал, кого он изобразил. Прелестный рисунок, не правда ли? Мы увидим еще один чудесный женский портрет… Приготовьтесь…
– Спасибо, но дайте сначала насладиться этим рисунком… Какая уверенная, какая изумительная рука рисовальщика!
Саския ван Эйленбюрг и ее двоюродный брат Хендрик были приглашены на ужин к ван Рейну. Саския явилась в невообразимо красивом платье, отороченном дорогими мехами. А шляпу, которая была на ней, Лисбет оценила по меньшей мере в двадцать флоринов.
– У нее денег куры не клюют, – шепнула она Рембрандту.
Он не обратил внимания на ее слова. При чем здесь деньги, когда через порог переступает сама Саския ван Эйленбюрг, которая свежа и крепка, как ветерок, перекатывающийся весною через дюны под Лейденом?
Саския благоухала кельнскими духами. Приветливо кивнула Лисбет, подала руку ван Рейну. Приметив Бола, стоявшего в двери, ведущей в мастерскую, махнула ему рукой, как старая знакомая.
Хендрик деловито осмотрел прихожую, бросил взгляд в столовую.
– Ого! – сказал он громко. – Я вижу новые приобретения.
Ван Эйленбюрг быстро прошелся глазами по стенам и углам.
– Это вы брали у меня. Знакомое. Это тоже.
Речь шла о работах амстердамских и харлемских живописцев.
– Все видит, – сказал Рембрандт Саскии и раскатисто рассмеялся.
– А эта? – Эйленбюрг остановился перед небольшим пейзажем. – Откуда она?
– Мне продали очень дешево. Пока что неизвестный утрехтский мастер.
– Лисбет, – фамильярно обратился ван Эйленбюрг, – ваш брат разорится, если будет скупать все, что на глаза попадется.
– Позвольте, – остановил его Рембрандт и за поддержкой обратился к Саскии: – Не все подряд, а то, что мне нравится. То, что я не умею делать сам.
Лисбет взяла сторону ван Эйленбюрга:
– Достаточно появиться лишнему флорину, как этот легкомысленный мужчина тратит его на офорт или картину неизвестных мастеров. А знаете, что он купил на днях?
– Не знаю, – весело отозвался ван Эйленбюрг.
– Ни за что не угадаете!
– Неужели китайскую вазу?
– Нет.
– Японскую миниатюру?
– Хуже.
– Я теряюсь в догадках, уважаемая Лисбет.
– Он купил старинной работы бюст Гомера.
– Бюст Гомера? – удивился ван Эйленбюрг. – А Гомер – зачем?
Ван Рейн пригласил гостей в столовую. Пропуская вперед Саскию, он говорил:
– Я надеюсь, что вы защитите меня от незаслуженных нападок и оцените мою покупку. Вот она.
В углу на деревянном постаменте стоял мраморный бюст эллинского певца. Он был хорошо освещен, должно быть, специально для гостей. Работа и в самом деле была недурная. Какой-то итальянец скопировал античный бюст. Впрочем, многие итальянцы, точнее – римляне, которые без конца этим занимались, копировали эллинов…
