– Ваша милость, я с вами вполне согласен. Мои пятьдесят флоринов в вашем распоряжении.
– Доктор Калкун, я попрошу вас переговорить с остальными. Вот список.
Тюлп достал с этажерки небольшой лист плотной бумаги и передал собеседнику. Тот внимательно прочитал список.
– Здесь десять фамилий, ваша милость.
– Неважно. Кто-то, возможно, отпадет. По той или иной причине.
– Пожалуй…
– Я попрошу, доктор Калкун, не очень тянуть с этим. Если будет полное согласие, я начну разговор с ван Рейном, чтобы все окончательно решить. Лично я уже решил. Так и передайте коллегам. Можете сказать и о моих сомнениях. Впрочем, поступайте как знаете…
Рембрандт показал Лисбет еще четыре этюда с трупа. Бол, присутствовавший при этом, сказал, что его до сих пор подташнивает. Даже при виде этих этюдов.
Лисбет заметила, что мертвый преступник, по-видимому, при жизни был довольно красив. Во всяком случае неплохо сложен.
– Не то слово! – воскликнул Рембрандт. – Это был воистину красивый мужчина. Великолепная особь, достойная восхищения. Но вот задача: откуда у него такая ярость, беспощадность, злодейство?! Он мог не моргнув глазом задушить кого угодно. Посмотрите на его руки. В них огромная силища. Не руки, но тиски, в которых можно гнуть железо.
Лисбет обходила поставленные на стулья этюды. На одном труп был написан наискосок, по диагонали – справа налево. На другом – наоборот, слева направо. То ногами вперед, то головой. На последнем, четвертом этюде левая рука была обнажена до локтя, попросту говоря, с нее была содрана кожа. Рембрандт так ее высветил, что можно было изучить каждую жилку.
Бол сказал, что с трудом наблюдал, как доктор Хартманс оголял руку, а другой копошился в мышцах.
– Бол! – сказал ему Рембрандт. – Не будь таким неженкой. Может, и тебе придется писать какого-нибудь доктора с трупом.
– Никогда! – крикнул Бол.
Лисбет сказала, что, наверное, придется покончить с трупом, потому что этюдов набралось более двадцати. Однако брат ее был чем-то недоволен.
– Мне нужен свет. Свет с этого угла, – сказал он, показывая на левый верхний угол этюда. – Доктор Тюлп медлит с заказом, а мне хотелось бы поскорее усадить докторов вокруг стола.
– Ты хочешь сказать, Рембрандт, вокруг трупа?
– Разумеется! Доктора за анатомическим столом. У де Кейзера они сидят как на похоронах. С постными лицами. И молчат. Спрашивается: зачем тогда труп?
Бол вернулся и стал спиною к этюдам.
– Послушай, Бол, – обратился к нему Рембрандт. – Что делают врачи за столом? За анатомическим…
– Не знаю. Скорее всего разговаривают…
– О чем?
– О трупе, конечно, – вмешалась Лисбет.
– Умница! – Рембрандт погладил ее по голове. – Конечно, о трупе. Точнее, они рассматривают его. Старший из них – в данном случае Тюлп – что-то рассказывает. Может, о строении тела. Может, о болезни. Но все слушают его. Они не могут, они не должны позировать. Дело важное, серьезное: перед ними труп, это бывает не часто, поэтому надо досконально изучить его. А как ты считаешь, Бол?
Бол наконец пришел в себя, выпив стакан холодной воды.
– Господа заказчики ждут именно своих портретов… Красивых…
– Допустим, – раздраженно сказал Рембрандт.
– Как – допустим? – возразила Лисбет. – Каждый из заказчиков хочет выглядеть на портрете как можно достойнее…
– Что же из этого?
– А ничего! За свои деньги каждый рассчитывает иметь свой портрет, а не портрет трупа.
– Ты так полагаешь?
– Да.
– А ты, Бол?
– Наверное, уважаемая Лисбет права. Зачем они вносят деньги? Затем, чтобы изобразили на портрете его самого как знатную особу.
– На групповом, Бол, на групповом портрете, – перебил его Рембрандт.
– Что с того, что – групповом? Групповой он для нас с вами, учитель, а для каждого из заказчиков – прежде всего его собственный портрет.
Рембрандт прислонился к стене, посмотрел на сестру: что она скажет?
– Бол прав, – сказала Лисбет, оправляя снежно-белый фартук.
– Он повторил твои слова, – нахмурился Рембрандт, кивнув на Бола.
– Это неважно. Мы с ним одного мнения, Рембрандт.
– Ладно, – сказал Рембрандт, – посмотрим, что будет. Мы тут с вами языки чешем, а доктора молчат. Дело может закончиться неожиданно: я напишу этот труп во всех возможных ракурсах… И – всё… Очень даже просто…
