Осторожность — прежде всего. Как ни приятна была ему Женева, он все же перебрался в более безопасное место, где легче было затеряться — в Амстердам. Когда стали поступать первые ответы, Ионидис не бросился сломя голову, а принялся тщательно изучать возможности покупателей. Впрочем, их было немного.
Предложения, подписанные директорами библиотек, он отметал сразу. Совсем другое отношение у него было к письмам от спонсоров. Например, норвежский нефтяной магнат содержал музей при университете. Музей носил его имя и не имел определенной направленности — вместе с мазней современных художников там хранились и бивни мамонтов, и платье Мэрилин Монро, и диплом самого спонсора. Древний папирус выглядел бы вполне достойно в такой компании. Особенно если посетителям музея станет известно, за сколько он куплен. А купить его можно всего-навсего за три миллиона долларов.
Услышав эту сумму, норвежец покраснел, как «Феррари», на котором приехал на встречу. Но быстро овладел собой и заявил, что его интересует не весь набор текстов, а только математический трактат. Который, как ему, норвежцу, кажется, стоит около ста тысяч.
Ионидис ответил, что около ста тысяч этот трактат стоил вчера. А сегодня его цена — миллион.
Нефтяник сказал, что ему надо подумать.
Пока он думал, прошло несколько лет, в течение которых Ионидис встречался с другими претендентами. Итальянский фармацевт сказал, что три миллиона для него не деньги, что он немедленно поручит своим юристам готовить текст договора, и прямо завтра же начнет консультации с представителями египетского правительства… При этих словах его масленистые глазки лукаво прищурились. А Ионидис ответил, что с египтянами он сам все обсудит. «Сделка должна быть абсолютно законной», — напомнил фармацевт. «Не сомневайтесь», — заверил его Ионидис и навсегда вычеркнул телефон итальянца из записной книжки.
Производитель мясных консервов из Новой Зеландии тоже не торговался. Но предложил расплачиваться партиями тушенки. Поставки в любую точку мира. Идеальное соотношение цены и качества. Крайне, крайне заманчивое предложение. Но схема расчета получалась слишком сложной, а сложность — сестра опасности. Он пообещал мяснику, что свяжется с ним через год. Или через два.
Не позвонил и через три. Шли годы. Норвежец позванивал, демонстрируя нордическую твердость характера, если не сказать тупость. Папирус спокойно лежал в банковской ячейке. А капитал Ионидиса стремительно уменьшался. Ввязавшись в погоню за миллионами, он перестал считать сотни, а ведь из них складывались тысячи, те самые тысячи, которые были потрачены на разъезды, переговоры и на сбор информации. Однажды он подвел предварительные итоги — и ужаснулся. За восемь лет он не провернул ни одной значительной махинации. Занимаясь продажей папируса, он истратил двести тысяч! И каков результат? Древний манускрипт стал еще древнее, только и всего. Интерес к старинным рукописям угас. В мире творилось слишком много более важных дел. Рухнула Советский Союз, Ирак захватил Кувейт, люди перестали целоваться, опасаясь заразиться СПИДом… Все, на кого рассчитывал Ионидис, постепенно исчезли с горизонта. И когда в его амстердамской квартире раздался звонок от Клары Гольдман, он позабыл об осторожности и помчался на встречу с ней.
«Гольдман» на идише означает «золотой человек». Весьма подходящая фамилия для хозяйки антикварного салона.
Они встретились в ресторане аэропорта. Поцеловались, поздравляя друг друга с Новым годом. Клара заказала жаркое из телятины, Ионидис ограничился чашкой кофе и бокалом воды.
— Я лечу в Штаты, — сказала Клара. — Мой новый клиент собирает коллекцию древностей. Тематика — зарождение христианства. В средствах он не ограничен. У тебя есть что-нибудь для него?
— У меня всегда есть что-нибудь для кого-нибудь, — с небрежной улыбкой ответил Ионидис, едва сдерживая радостное возбуждение.
— Я могу помочь тебе пристроить твой папирус в надежное место, — с такой же небрежной улыбкой ответила Клара. — Конечно, ты вправе ждать, когда твой норвежец наконец согласится с назначенной ценой. Кроме того, никто не мешает тебе обменять каждую букву из писем апостола Павла на ящик новозеландской тушенки. И все же мне представляется более разумным отдать манускрипт тем, кто станет его изучать, а не оставит гнить в банковской ячейке.
