Река и жизнь - страница 22

В последние годы предпринято расселение птицы в районы, где ее полностью уничтожили. Для этого попытались использовать давно замеченную страсть лесных индюков посещать индюшек на птичьих дворах (жизнеспособность потомства при этом всегда улучшалась, и ученые полагали, что домашние индюшата, с приливом диких кровей, выдержат испытания дикой природы). Надежды, однако, не оправдались. Пришлось отлавливать дикарей там, где они еще сохранились, и выпускать в места былых обитаний. Эта работа, похожая на расселение у нас бобров, дала хорошие результаты – исчезающая птица снова стала объектом охоты. Но, разумеется, эта охота – спортивная. Она лишь напоминает американцам о тех временах, когда огромные стаи птиц кормили идущих вглубь континента людей.

В память о тех временах есть в Америке праздник «День благодарения». В последний четверг ноября воздается благодарение земле-кормилице. В качестве главного блюда на стол в этот день подается индюшка (домашняя, разумеется). Любимый свой праздник американцы нередко зовут «День индюшек».

На двух этих снимках вы видите индюков. Это домашние птицы. Но первый не потерял еще боевой формы. А тяжелый большой индюк – продукт селекции. Мяса в нем много, но драться он вряд ли уже способен.

Фото В. Пескова и из архива автора. 6 апреля 1974 г.

Километрах в ста от Вашингтона, на берегу морского залива, есть кусочек земли, купленный нашим посольством у какого-то частного владельца Соединенных Штатов. Тут размещаются пионерский лагерь и резиденция посла. В воскресный день с Борисом Стрельниковым мы поехали навестить ребятишек, и как раз у границы «советских владений» я увидел это гнездо.

Любое гнездо остановит внимание, но тут метровой примерно ширины шапка венчала верхушку сухого дерева. Скопа? Мы схоронили машину за куст. Длиннофокусным объективом я сделал снимок и потом, крадучись, по краю кукурузного поля и кустами лесной опушки стал подходить к дереву. Гнездо чернело без признаков жизни. Однако под деревом белели кости и крупная чешуя рыб. Скопа! Я сделал Борису знак затаиться, а сам присел за мокрый дубовый куст в надежде, что кто-нибудь высунет голову из гнезда или вернется сюда с добычей.

Я проморгал момент, когда огромная птица сорвалась из гнезда и сразу же скрылась за краем леса. Спустя минуту мы увидели скопу уже парящей над полосой воды. В бинокль едва различались характерные полосы на хвосте, большие широкие крылья держали птицу в потоках теплого воздуха. Кругами она поднималась ввысь над заливом.

Скопа.

Скопа… Лет сто или даже пятьдесят назад ее считали едва ли не самой распространенной на земле птицей. Она водилась в Европе, Азии, Африке, Америке и Австралии. Там, где плескалась речная рыба, жила и скопа. На маленькой Усманке под Воронежем эту птицу я видел мальчишкой. Видел, как, выбросив вперед голенастые ноги, она под углом камнем падала в воду, скрывалась в ней и тотчас же появлялась с рыбой в когтях. Ее недолюбливали, потому что, случалось, она считала своей добычей наживку на жерлицах. Но даже старик Самоха, первый в селе охотник, не мог похвастаться удачным выстрелом по скопе. Птица была осторожна. Жила она, как видно, где-то в глуши, возможно, в заповедных лесах, откуда текла наша речка: ей ничего не стоило пролететь над водой десяток-другой километров. Теперь скопы на Усманке нет, по той причине, что во многих местах сохранились лишь пескари и плотва с палец. Скопе, рыболову профессиональному, тут делать нечего.

Не видел последние годы скопу я также и на Воронеже, на Дону, на многих других реках и речках. И дело, конечно, не только в том, что птицу все же выстрелом доставали и почти не стало укромных мест для ее очень заметных гнезд. Главное – повсеместно исчезает речная рыба. Во всяком случае, ее теперь мало для птицы, которая приспособлена жить только рыбой.

В последний раз я видел скопу в Сибири, на чистом, еще не тронутом человеком притоке Оби. Она летала над водой примерно в пятнадцати метрах и круто взмыла, увидев на повороте реки нашу лодку. В ту же поездку мне показали скопу, заключенную в клетку. Ее поймали капканом в воде (приманкой служила живая рыба). Помню два желтых выразительных глаза, сильные голенастые ноги, клюв испуганно приоткрыт, крылья слегка приподняты. Страх и беспомощность были в облике птицы. Рыбак не заставил долго себя упрашивать – отпустить скопу на свободу. Помню, она полетела почему-то не сразу. Опустилась на стоявшие за двором сани, полминуты, приседая, оглядывалась, а потом расправила, мне показалось, неимоверно большие крылья…