Казалось, он поборол волнение. Золотой зуб сверкнул в улыбке.
— Да что говорить! Не было ничего и нет. Там, в Америке, для меня важно было выжить. Об остальном я по думал. А теперь меня и это не волнует… Важно только одно, только одно надежно… — Он опить умолк, как бы с удивлением прислушиваясь к тому, что в нем происходит. И тихо заключил: — А может быть, я надеялся найти здесь облегчение? Может, поэтому я и вернулся? — Он покачал головой как бы в раздумье. — Вы же, напротив, не хотите возвращаться. Вы бежите от своей земли, от своих воспоминаний.
— Да… Сейчас я должен был бы находиться на борту корабля, идущего в Англию… Возвращение героев на родину: военный оркестр, торжественные речи, знамена и тому подобное… Но я но смог бы вынести этого торжества, потому что мы возвращались с войны.
— А чем она отличалась от других? — с удивлением спросил Американец.
— Ничем, война как война. Сначала мне даже нравилось воевать. Великолепные каникулы на лоне природы, кровавые маневры… Зло как-то оправдывало себя. Но мир… Когда мы захватывали какой-нибудь новый район и стихала первая радость победы, мы видели, какое разрушение несем с собой. За тем, что раньше было для нас лишь военным объектом, обнаруживалось человеческое горе, развалины, опустошенные ноля, страдание детей, траур вдов. И торговцы, наживающиеся на чужом голоде, тыловые рвачи, те, кто мстил, сводя личные счеты. Казалось невероятным, но я своими глазами видел двух военных в мундирах, в касках, с орденами, они волокли голую девушку, остриженную наголо, только за то, что она была невестой противника… Вот почему мне было бы стыдно, если бы меня по возвращении из Италии встречали, как героя. Вот почему в тот день, когда с нашего корабля, везущего солдат на родину, спустили трап в Аликанте… — Он поднял голову и посмотрел на Американца: — Вы когда-нибудь были в Аликанте? Если нет. вы не поймете меня. Стоя на борту корабля, я увидел холм, увенчанный замком, словно лев гривой, и раскинувшиеся у его подножия белые дома, и великолепные пальмовые парки. Этот последний день года совсем не походил на зимний. Море было спокойным, воздух теплым… На нижней палубе кто-то чиркнул спичкой и бросил ее в море. Мне почудилось, будто рыба проворно вынырнула из глубины и снова опустилась на дно, разочарованная. «Что ты собираешься делать, когда вернешься?» — спросил чей-то голос внизу. Ответа не последовало. Да и что можно было ответить на этот вопрос! Я подумал о приветственных речах, которыми нас будут встречать, и мне стало тошно. Я решил оторваться от этого стада. Отправиться дальше один. Только не с ними… И тогда я увидел рыбака. Он сидел на пристани, свесив ноги, и ел с таким спокойствием, что мне захотелось поговорить с ним. «Что, закусываешь?» — спросил я. Он удивился, что я говорю по-испански, и ответил: «Как видишь. Хлебом с навахой». Я не мог забыть этих слов, спокойных и суровых. Хлеб и наваха! Правда хлеба и правда стали; правда жизни и правда смерти. И кроме того, правда голода… Мне запали в душу и этот холм, и солнце, и море, и рыбак. И я решил узнать этот мир, такой невозмутимый, такой спокойный. С большим трудом добился разрешения высадиться на берег, чтобы пешком пересечь Испанию и добраться до какого-нибудь северного порта… Думаю, мне разрешили потому, что поняли: если откажут, я все равно сбегу и совершу это путешествие тайком… К тому же нас уже демобилизовали. Но им необходимо было стадо, чтобы самим прославиться! — Он снова посмотрел на Американца. — Вам этого не понять.
— Да, это нелегко попять. Там, в Америке, мы тоже вели мелкие войны, — улыбнулся он. — Но мир мало чем отличался от вашего. Правда, если уж нам удавалось поймать голую женщину, мы ее не тащили на улицу.
— Вот видите! Это совсем другое. Варварство, жестокость, невежество — пускай. Но не надо низости. Вот почему ради собственного спасения мне необходимо вдохнуть в Себя хоть немного человеческого достоинства.
— Возможно, вы H преувеличиваете, — задумчиво произнес Американец, — по, мне кажется, я понимаю вас… А вот себя понять не могу, — заключил он тихо. — Почему вдруг сегодня я вспомнил свое детство?.. Узнаю ли я это когда-нибудь?
