– Ты сколько месяцев мужчин не имела? – с подозрением поинтересовалась София у своей ипостаси.
– Четыреста пятьдесят два года одиннадцать месяцев и двадцать девять дней... – мечтательно ответила Гретхен Продай Яйцо.
– Ни фига себе! – сочувственно воскликнула София. – Я тебя понимаю...
И начала строить глазки графу – что не сделаешь ради подруги?
Ужин был великолепным. Черепаховый суп, рябчики, устрицы, заяц в маринаде, отменный набор вин и шампанское привели Гретхен Продай Яйцо в великолепное настроение, и она вспомнила о приворотном зелье только в конце пиршества. В принципе, его можно было, наверное, оставить на завтра. Но на всякий случай взглянув в завтрашний день, в своей судьбе и судьбе графа Гретхен Продай Яйцо увидела туманные неоднозначности и поэтому решила, невзирая на кружившуюся от шампанского голову, применить средство немедленно.
Потушить все свечи в столовой внезапным порывом ветра было для ведьмы сущим пустяком. Когда свечи были зажжены вновь (сделал это Катилина, весь ужин просидевший, охваченный недобрыми предчувствиями – палачи ведьм хорошо чувствуют), Гретхен Продай Яйцо предложила выпить графу на брудершафт. Граф с удовольствием согласился.
* * *
...Зелье повлияло на Людвига ван Шикамуру не однозначно, и к желанию сорвать с девушки одежды прибавилось желание, чтобы любовью занималось все, что бегает, ползает, летает, обедает и сидит в клетках. Это желание он озвучил. Ведьме хоть и хотелось немедленно проследовать с ним в спальную, но шампанское, не питое четыреста пятьдесят два года одиннадцать месяцев и двадцать девять дней, сделало свое дело, и хмельная Гретхен Продай Яйцо пошла навстречу.
– Я смогу исполнить ваше желание, граф! – заговорщицки улыбнулась она. – Ради вас я утоплю этот замок в океане любви!"
И тут же принялась выливать в серебряное ведерко одну бутылку шампанского за другой. Когда оно наполнилось, незаметно сыпанула зелья, взяла серебряный половник и, вручив "Шикомурке" ведерко, пошла по замку.
Сначала досталось палачу Катилине и Элеоноре фон Зелек-Киринской. Выпив по половнику, они немедленно упали в объятия друг друга, постояли так, слюняво целуясь, и так же, не разнимая объятий, проследовали в ближайшую опочивальню.
Понаблюдав за ними с превеликим удовольствием, ведьма и граф звучно чмокнулись и пошли поить прислугу; последними (хотя Гретхен Продай Яйцо и возражала) были напоены бесправные обитательницы графского кабинета.
Оставив не опорожненное ведерко на письменном столе, граф взял засыпавшую Гретхен на руки и бережно отнес ее в спальню.
* * *
Мало кто мог себе представить, что испытал в эту ночь Людвиг ван Шикамура. Дело в том, что у Гретхен Продай Яйцо чувствовала будущее, особенно ближайшее, и ей ничего не стоило предугадать малейшие желания графа. Если же вспомнить, что она была невероятно хороша, в самую меру хороша, и что целых четыреста пятьдесят два года одиннадцать месяцев и двадцать девять дней у нее не было мужчин, то вы можете представить что творилось той ночью в спальне графа...
* * *
Ранним утром в тяжелую дубовую дверь спальни бешено заколотили сначала кулаками, затем стульями и скамейками. Утомленный граф довольно спокойно отнесся к этому факту. Он встал, открыл дверь и... очутился в руках своих подневольных наложниц.
"Нахлебались зелья... – недовольно подумала Гретхен Продай Яйцо, рассматривая их блестящие страстью глаза. – Разве можно столько".
И зарылась с головой в подушки – даже ведьмам нужно время, чтобы восстановить силы после более чем бессонной ночи.
* * *
Кофе с коньяком Гретхен Продай Яйцо приказала подать в библиотеку ровно в полдень. Его принес измученного вида Катилина. "Ну и досталось ему..." – посочувствовала ведьма, приметив, что Катилина ее опасается. Опасается, потому, что она женщина.
Взяв чашечку с кофе, Гретхен Продай Яйцо подошла к окну. Над замком голубело небо, в нем паслись ухоженные барашки облаков. Выпив глоток живительного напитка, Гретхен Продай Яйцо оперлась лбом о холодное стекло и напротив увидела распахнутое окно химической лаборатории. А внизу, на брусчатке внутреннего дворика – графа. Он был наг и даже с высоты третьего этажа выглядел непомерно измученным.
