Миссис Грэхем явилась в судебное заседание без адвоката, но зато в сопровождении восьми телохранителей из агентства «Пинкертон инкорпорейтед», входящего в корпорацию РАМДЖЕК. У одного из этих стражей был в руках микрофон с усилителем и рупором. На миссис Грэхем красовался широченный черный халат с поднятым капюшоном, застегнутым по краям крупными булавками, так что она в прорезь все видит, а ее саму никто не мог разглядеть. Одни только руки видны. Еще один телохранитель от «Пинкертона» чернильницу принес, бумагу и листок с ее отпечатками пальцев из архива федерального Бюро Расследований. Отпечатки эти ФБР приобрело, когда полиция задержала миссис Грэхем во Фрэнкфорте, штат Кентукки, за то, что она, находясь в состоянии опьянения, вела машину — в тысяча девятьсот пятьдесят втором году это было, вскоре после смерти ее мужа. Права у нее тогда отобрали на какой-то срок. А меня как раз в то время погнали с государственной службы.
Настроили усилитель, а микрофон она сунула в рукав халата, так что собравшимся было слышно каждое ее словечко. Доказала миссис Грэхем, что она миссис Грэхем, а не кто другой, вот так, прямо на месте отпечатки пальцев сделала и предложила сравнить с теми, которые доставили из архива ФБР. Под присягой заверила, что со здоровьем у нее все в порядке — физический ли аспект подразумевать или интеллектуальный — и что она осуществляет руководство всеми главными отделами своей корпорации, но никогда не присутствует на совещаниях. Она по телефону ими руководит, пароль есть, чтобы не сомневались, что с нею разговаривают. Время от времени пароль меняется, никто не знает — когда. Помню, судья попросил, чтобы она назвала какой-нибудь один, и тот, который она назвала, до того мне показался волшебным, что я никогда его не забуду. «Сапожник» — вот какой был пароль. А все распоряжения, отданные по телефону, затем подтверждались по почте, она им письма посылала — всегда от руки. И в конце каждого письма была не только ее подпись, а отпечаток всех десяти ее пальцев, даже больших, хотя на самом деле они у нее тоже маленькие. Сама про них говорит: «Восемь крохотулек и две крохи».
Так-то. В общем, никаких сомнений не осталось, что миссис Грэхем действительно жива-здорова и теперь можно ей опять исчезнуть из виду, если она так хочет.
— Я мистера Лина видел, — говорит Кливленд Лоуз, — много раз видел. — Это он про Арпада Лина говорит, президента и председателя совета директоров корпорации РАМДЖЕК, очень активного и общительного человека. Он для меня самым главным начальником сделается, а также и для Кливленда, когда мы начнем работать в корпорации РАМДЖЕК. Могу заверить вас, что Арпад Лин — самый толковый, знающий, талантливый и обаятельный начальник из всех, под чьим руководством я имел честь служить. Он просто гений по своей части — никто лучше его не умеет вовремя приобрести какую-нибудь компанию и не дать ей развалиться.
Много раз я от него слышал: «Кто со мной сработаться не может, ни с кем не сработается».
Правильно говорит, правильно.
Лоуз рассказал мне, что всего два месяца назад возил Арпада Лина, когда тот находился в Атланте. Тут, в Атланте, обанкротилось много магазинчиков, где продают журналы и кассеты, а также роскошных отелей, и Лин примчался, чтобы всех их скупить для корпорации РАМДЖЕК. Только его обскакала одна южнокорейская секта.
Лоуз спрашивает: а дети у вас есть? Есть, говорю, сын, он в «Нью-Йорк таймс» работает. Лоуз рассмеялся и заметил, что, получается, у него и у моего сына один и тот же босс — Арпад Лин. Я сегодня утром выпуск новостей не смотрел, вот и пришлось Лину объяснять мне, что корпорация РАМДЖЕК только что приобрела контрольный пакет акций «Нью-Йорк таймс» со всеми ее приложениями и подчиненными фирмами, включая фабрику, производящую консервы для кошек, — вторую по мощности в целом мире.
— Он еще когда здесь был, мистер Лин то есть, сказал, что скоро ее купит. Ему в основном фабрика эта была нужна кошачья, а не «Нью-Йорк таймс».
Влезли наконец в машину оба адвоката. Все никак не успокоятся. Смешно им, что конвоир так на президента Соединенных Штатов похож. Один говорит: «Так меня и тянуло к нему обратиться, не могли бы вы, мистер президент, прямо сейчас ему амнистию объявить? Ведь он достаточно всего натерпелся. И мы бы еще в гольф сегодня успели сыграть».
