Речь без повода... или Колонки редактора - страница 14

.

Дела шли не очень гладко. Были ссоры и перемирия. Сплетни, обиды и объятия. Недаром в сотом, юбилейном, номере, всего за полтора месяца до ухода из газеты, отец написал: «И все-таки каждая неделя завершается праздником. Выходит "Новый американец". А ведь это — двести машинописных страниц. Объем "Капитанской дочки". Пятьдесят две "Капитанских дочки" в год!..».[4]

Было все — и плохое, и хорошее. В какой-то момент плохое перевесило. Так бывает. Но и про это уже писали. Написал об этом и сам отец, в «Невидимой газете». Но ошибочно было бы думать, что художественное произведение полностью совпадает с действительностью. Особенно у Довлатова. В те годы я многого еще не понимала. И не мудрено, мне было всего 15 лет. Но я тоже была сотрудником газеты. И даже регулярно получала зарплату.

В моей памяти рождение «Нового американца» ассоциируется с огромным количеством телефонных звонков. Аппарат стоял в прихожей, которая была как бы продолжением гостиной, а перед ним кресло. И весь день папа был прикован к трубке — стоя, сидя, нервно подергивая ногой… мешая мне смотреть телевизор, который находился в гостиной.

Вероятно, из желания занять меня делом, а заодно и отвлечь от телепередач с «записанным смехом» (папа не мог принять юмора, где зрителю диктуют, в каких местах смеяться), он предложил мне переводить телевизионную программу для газеты. Каждую неделю, после школы, я ездила в Манхэттен, в редакцию. Часто возвращалась домой с отцом. Годы «Нового американца» были последними, когда я принимала активное участие в делах родителей.

С некоторым опозданием я наконец, ассимилировалась в Нью-Йорке, приобрела друзей своего возраста, и стала просто «американкой». Газета осталась в прошлом, как и проблемы того времени.

И вот недавно мама перебирала подборку «Нового американца», которую отец полностью сохранил. С первого по 107-й номер. Я стала читать колонки редактора и публицистику. Меня привлекли в них не только папина стилистика и юмор, но и история газеты, через которую прослеживается и история нашей иммиграции. История и моей иммиграции.

Сейчас, когда я обрела некую дистанцию, как временную, так и возрастную, я вижу, как наивны были некоторые суждения отца по поводу Америки. Как мало мы все тогда о ней знали и еще меньше понимали. И я вижу, как тяжело ему давалась эта газета. На какое количество личных компромиссов ему пришлось пойти, чтобы спасти «Новый американец»! К каким ухищрениям приходилось прибегать, чтобы не ущемить чьего-то гипертрофированного чувства национального достоинства. Сколько же надо было иметь терпения и, главное, чувства юмора. Зачем, как ни ради того, чтобы газета выжила. Зачем, если не потому, что любишь!

Папа любил «Новый американец». Он любил работу главного редактора и все, что было с ней связано, и очень ответственно относился к своим обязанностям. В «Новом американце» также появились прообразы многих художественных персонажей, которые вошли в ранние варианты его произведений. Появились в «Новом американце» и главы из произведений, известных российскому читателю, как «Зона» и «Наши», «Невидимая газета» и «Филиал».

Сравнив литературное творчество с первоисточником, можно наблюдать эволюцию довлатовского слога, довлатовского стиля. Становится видно, какую работу он проделал, чтобы добиться той отточенности, того изящества, легкости и чистоты, которые были присущи ему как литератору. Но об этом пусть напишут профессионалы.

Петр Вайль и Александр Генис написали о том, каким им запомнился Довлатов в газете. Каждый запомнил какой-то случай, особенно характерный, «довлатовский». Нина Аловерт, которую тогда (как, впрочем, и сейчас), невозможно было увидеть без гирлянды фотоаппаратов, предоставила мне свой фотоархив и вспомнила об отце все то, что оставило след в ее памяти. Это отчетливо видно в ее снимках, где не пропущено ни одно мероприятие, ни одна встреча. Где все еще молодые, красивые и дружные.