– И я вам помогаю от чистого сердца. Даже не знаю, что с ними сделать. Отдам их детскому дому.
– Правильно! – поддержали голоса.
– Двадцать – это мало. Говорили же: тридцать девять тысяч пятьсот. – возразил кто-то.
– Освященная земля – не базар. Вспомните, как Иисус изгнал торговцев из храма. – мягко сказал мужчина. – Не важно, какую лепту вы внесли. Важен результат. И помните, любой человек в любое время может управлять любым процессом, действуя как Творец. А теперь иди, раба Божия Анна. И чадо твое вернется к тебе на сороковой день. Сейчас его душа уже у престола Господня, и ему понадобится тридцать девять дней, чтобы спуститься обратно.
– А если тело начнет гнить? – задыхаясь, спросила Анна.
– Это не страшно. Мы сможем восстановить его.
– Конечно. – просипел женский голос. – Я вот сама себя восстановила. Правая рука сгнила почти, а теперь уже почти все в порядке, на, понюхай!
Откуда-то слева завоняло мочой и помойкой. Судя по запаху, рука еще не перестала разлагаться. “Бомжиха!” – догадалась Анна.
– Меня Господь Бог наш воскресил прошлой весной, – продолжала сиплая, – а документы уничтожили, и прописки теперь нет, и родные домой не пускают. Так и живу тут в склепе. Может, пустишь к себе пожить? А то холодно по ночам-то. Ты одна живешь?
– Нет. С мужем. Он согласится, он добрый.
– Господь тебя благословил, Аня. – промолвил мужчина. – Идите с миром, сестры.
Анна возвращалась к пролому, ориентируясь по красным огонькам, как по вешкам на болоте. За ней гуськом тянулись остальные. Когда небольшая группа вышла на освещенный тротуар, Анна смогла разглядеть их лица: две нищенки, шесть женщин поприличнее и девочка-подросток, все – в белых платках на голове и длинных, до земли, юбках.
Девочка укоризненно вылупилась на ее обтянутые джинсовой тканью ноги:
– Женщинам не положено носить штаны! Это грех.
– Даша, помолчи. – из пролома на свет божий вылез мужчина благообразной наружности, в мягкой кожаной куртке, под которой виднелись дорогие костюмные брюки. – Ну, сестры, увидимся здесь через неделю, в это же время.
Он достал из кармана ключи, пискнула сигнализация. Черный “Сааб” мигнул габаритными огнями.
* * *
Володька проснулся оттого, что кто-то бродил по кухне. Вышел поссать, заметил, что жена снова сидит в передней на тумбочке, сжав пальцами острые коленки. На кухне горел свет, оттуда тянуло запахом пиццы. Пинком распахнул дверь и увидел у плиты низенькую кикимору в черном засаленном пальто.
– Здравствуйте, молодой человек, – важно просипела бабенка, запихивая в пасть огромный кусок. От этой ведьмы провоняла вся кухня. Володька не долго думая схватил швабру и вытолкал упиравшуюся бомжиху на лестницу, вымел ее, как мусор. Потом деловито налил на пол густого “Доместоса” и размазал его по всему пространству, где могла ходить старая прошмандовка.
– Аня! У тебя что, крыша едет? Зачем ты ее впустила?
– Она со мной пришла. А что, нельзя? – Анна отхлебнула коньяк из плоской бутылки.
– Ну, знаешь ли! Снимай одежду. По этой бабе вши гуляли стадами.
Анна позволила раздеть себя. В заднем кармане джинсов что-то зашуршало.
– Это мое! – слабо вскрикнула жена.
В его руке оказалось несколько купюр по сто и по пятьсот рублей.
– Твоё?! Не ври мне, дура! Дура! Идиотка! Ты зачем их взяла?! Зачем?! – он тряс ее за плечи.
– Надо было! – ее голос сорвался на хрип. – Пусти, козел! – Анна забилась в истерике.
Пришлось насильно отвести ее на кухню, умыть. Когда жена перестала рыдать, он налил ей стакан воды “Росинка”. Выпила, икнула и тут же сблевала в раковину. Нетвердой походкой направилась в гостиную и повалилась на диван.
– Где остальные деньги? – он схватил ее за голову и повернул лицом к себе.
– Не скажу. Ты не поймешь.
– Чего это я не пойму?
– Он обещал вернуть Сереженьку. – улыбнулась Анна.
– Ты совсем ненормальная? Кто обещал?
– Григорий Петрович. Он целитель. Экстрасенс.
– Ты чё! Какой целитель? Тебе в дурдом пора!
– Это тебе пора в дурдом! – Анна вцепилась ногтями в его руки. – Пусти, сволочь!
– Сссука... – он пососал оцарапанный палец. – Ты зачем какому-то ублюдку деньги отдала?
– Он не ублюдок. Он хороший человек. В миллион раз лучше тебя!
